Наталия Ильина - Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

«Грекам» на западе оставался единственный путь: искать защиты, а то и спасения на востоке, в Византии. Правда, потребности в «философах» здесь большой не было: все-таки в Константинополе берегли свои традиции. Но у кульдеев никогда и не было духовенства наподобие римского: не только простые священники, а и монахи отличались исключительным трудолюбием (они обеспечивали себя целиком сами) и готовностью сменить орала на мечи или боевые топоры. Преследования же, конечно, затронули не только духовенство. Отлучение затронуло фактически всех кельтов Британских островов и только отчасти англов, в той мере, в какой и англы, и другие вторгшиеся с материка племена успели приобщиться к кульдейской церкви.

Бритты, отправлявшиеся в Византию, очевидно, были двуязычными: наряду со своим языком они знали и английский, а некоторые, может быть, еще и давний «варяжский». Знание языков вообще было отличительным качеством последователей кульдейской церкви (особенно, конечно, сдвинувшихся с насиженных мест). Наличие в их среде и чистых англов делало английский язык наиболее употребительным. Но если бритты так легко адаптируются в дружине варангов, то необходимо допустить, что в среде предшественников они нашли либо единоверцев, либо единоплеменников (или хотя бы народ, родственный по языку). Ни славянская, ни английская линия не объяснят в данном случае традиции. Традиция могла быть связана только с кельти- ческим или варяго-кельтическим началом.

На Руси, по всей вероятности, последователи кульдейской церкви имелись. По всему северо-западу Руси разбросаны массивные каменные кресты. Такого рода сооружения - один из признаков ирландской церкви в раннем Средневековье[135]. «Греки» постоянно упоминаются в немецко-латинских источниках, говорящих о населении южного берега Балтики, о чем ниже еще будет речь. Эти «греки» в большинстве, видимо, были последователями не византийской, а именно ирландской церкви. В русских источниках сохранились три разные версии основания Печерского монастыря. В одной из них начало монастыря связывается со вселением Антония в Варяжскую пещеру После того как в пещеру пришло 12 человек, Антоний поставил игумена, а сам удалился от дел, уединившись в пещере.

Число «12» дается в летописном варианте[136]. В Несторовом «Житии Феодосия» приводится иная цифра: 15 человек. И за этим небольшим цифровым расхождением кроется принципиальная разница уставов кульдейских и континентальных (в том числе византийских) монастырей. Согласно положениям кульдейской церкви, монастырь мог быть открыт лишь после того как собиралось двенадцать человек (по числу апостолов; сам настоятель мог быть и тринадцатым, как бы преемником самого Христа). В Ирландии были монастыри, насчитывавшие по нескольку тысяч человек. Но число их должно было быть кратным двенадцати. Не исключено здесь и своеобразное наложение: христианское осмысление давней языческой традиции. Ирландские монахи-миссионеры обычно ходили группами из 12 человек с тринадцатым - предводителем. По 12 человек насчитывали и ватаги язычников-норманнов.

Как было дело в действительности с организацией Печерского монастыря, в данном случае не особенно важно. Важно, что существовала версия, отводившая значительное место в организации монастыря варягам. И важно то, что на Руси сохранялось представление о том, что монастырь начинается лишь тогда, когда наберется дюжина пострижеников. Кстати, в Средние века само слово «кульдеи» (правда, за пределами Ирландии и Британии и, видимо, в плане вторичного переосмысления) объяснялось как «пещерные люди»[137].

Кульдейское влияние, видимо, сказалось в «ереси» Никиты Затворника - монаха Печерского монастыря (позднее новгородского епископа). Никита отдавал решительное предпочтение текстам Ветхого Завета на латинском, греческом и древнееврейском языках, пренебрегая славянскими переводами Игумен Никон (ок. 1078-1088) организовал «изгнание беса» из «отступника» в результате чего Никита забыл «жидовьскыа книгы»[138]. В обвинениях в адрес кульдейской церкви было нечто подобное из-за того, что празднование Пасхи в ней сохранялось как в раннем христианстве, т. е. совпадало с иудейской Пасхой. Кроме того, в их филологических занятиях Ветхому Завету (точнее Пятикнижию Моисея) уделялось повышенное внимание.

Доказывая, что варанги не были скандинавами, Васильевский все-таки излишне акцентировал внимание на тождестве их с «русскими». В варяго-русской дружине «варяги» и «русь» и в середине XI в. в узком смысле различались. Это хорошо видно из открытого Васильевским же источника XI в. - «Советов и рассказов» византийского полководца Кекавмена. Кекавмен вспоминает об одном эпизоде из обороны города Идрунта (Отранто) в Южной Италии на побережье Адриатического моря, захваченном впервые норманнами в 1055 г. Нападающие в тексте названы «франками». Обороняющиеся состоят из «русских и варягов, кондоратов и моряков»[139]. Как справедливо замечает Г. Г. Литаврин, «русские» здесь «кондораты», т. е. пешцы, сухопутные воины, «варяги» - моряки[140].

Васильевский привел цитировавшееся выше указание Атталиоты о варягах с «острова Океана», а также сообщение Никифора Вриенния (1062 - ок. 1136) о том, что варанги были «родом из варварской страны, близкой к Океану». Полемизируя с Иловайским, Васильевский замечает: «И об известных славянских гуслярах у византийцев говорится, что они прибыли «из страны, близкой к западному Океану». Что же бы следовало из этого сопоставления?»[141]. Думается, что из этого сопоставления кое-что следует. Ведь в VII в. в Византию пришли послы-гусляры от полабских или балтийских славян[142]. Вриенний локализует варягов там же, причем отмечает, что и в его время они оставались (очевидно, в массе) варварами, т. е. язычниками. Язычниками в конце XI - начале XII вв. оставались именно прибалтийские славяноязычные и балтоязычные племена.

Византийские источники довольно настойчиво и устойчиво называют варангов «секироносным народом». Варанги сохраняют этот вид оружия на протяжении столетий без изменений, в чем сказывалась уже традиция, потребность в сохранении которой на чужбине нередко возрастает. Васильевский скептически отнесся к возможности извлечь из этого факта какую-либо положительную информацию, поскольку, «начиная с армии Ксеркса... топор или секира была более признаком известной степени культурного состояния, чем национальности»[143]. И все-таки в ограниченной мере и им можно воспользоваться. Этот факт, по крайней мере, отделяет варангов от континентальной Европы, поскольку, с точки зрения западных авторов, секира была принадлежностью амазонок, англов и данов. На Руси секира была, конечно, известна и распространена довольно широко. Но один из ранних летописцев с гордостью рассказывает о том, как поляне (русь) дали хазарам дань мечами, чем серьезно напугали хазарских властителей. Меч предпочитали и норманны, хотя собственное производство этого вида оружия у них было не слишком развито, а правители Франкского государства запрещали продажу мечей норманнам и славянам. У варангов, судя по всему, приверженность секире имела значение своеобразного культа. Аналогичный культ был у язычников англов Британии, где секира входила в гербы королевств. Но с окончательным торжеством римской церкви эта символика из гербов исчезает, и не исключено, что римская церковь самому искоренению придавала определенное идейное значение. Теперь секира должна была сохраняться в качестве символа где-то по соседству со старой родиной англов, может быть, у тех же «амазонок», помещавшихся западными авторами в районе Восточной Балтики.