Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Рассказ Рогожского летописца, Симеоновской и Новгородской четвертой летописей имеет характер политической сатиры, причем довольно острой. Имеются все основания думать, что этот памфлет вышел из среды нижегородских горожан, пострадавших от беспечности, проявленной князьями и воеводами на реке Пьяне, ибо русское войско было там разбито татарами, которые затем напали на Нижний Новгород и разорили его. Мораль рассмотренного летописного рассказа ясна; в нем высмеиваются феодальные вооруженные силы, действовавшие за рекою Пьяной, как небоеспособные. Демократическая направленность сатиры выступает из тех выпадов, которые специально предназначены в адрес военачальников, возглавивших полки, посланныё против Арапши.

Коротко рассказ Рогожского летописца, Симеоновской и Новгородской четвертой летописей изложен в Тверском сборнике.

Несколько иной вариант повести о битве на реке Пьяне находим в летописях Софийской первой, Воскресенской, Типографской [1857] ПСРЛ, т. V, стр. 236; т. VIII, стр. 25; т. XXIV, стр. 134; т. XXV, стр. 193. . Здесь также осуждается беспечность русского ополчения, но отсутствуют обличения князей, воевод и старейшин. Следовательно, те демократические нотки, которые звучали в первоначальном сатирическом изображении действий руководителей русских военных сил, оказались заглушенными. В легкомыслии упрекаются теперь рядовые «ратные» люди, во «множестве» пришедшие за Пьяну. Перед нами явная переделка в интересах господствующего класса феодалов более ранней повести. Вина за поражение русских полков перенесена с военачальников на простых воинов. Такова социальная тенденция поздних московских летописных сводов второй половины XV в., к которым, вероятно, восходит разбираемая версия.

Особый вариант рассказа о событиях на реке Пьяне в 1377 г. содержится в летописях Ермолинской и Львовской [1858] ПСРЛ, т. XX, стр. 197–198; т. XXIII, стр. 120. . В них также сглажена социальная острота тех упреков, которые в произведении, пронизанном настроением горожан, были обращены к представителям феодального класса, оказавшимся в целом не на высоте в ответственный момент, когда их ждала встреча с сильным и хитрым противником. Но в рассматриваемых летописных памятниках еще нет тенденции к опорочению «множества ратных» (т. е. простых воинов), которая отличает позднейшее московское летописание. Ответственность за поражение русских военных сил на Пьяне возлагается персонально на суздальско-нижегородских князей Ивана Дмитриевича и Семена Михайловича. Подобная трактовка событий, очевидно, возникла в конце XIV в., в период борьбы московской великокняжеской власти за ликвидацию политической независимости княжества Суздальско-Нижегородского, и отражала точку зрения московского правительства. Конечно, в такой трактовке исчез социальный пафос Рогожского и сходных с ним летописцев, осуждающе звучавший в отношении всех феодальных руководителей ополчения, осрамившихся на Пьяне (без различия князей суздальско-нижегородских или московских). Памфлет на феодалов в целом, обладавших большой ратной силой, но из-за собственного легкомыслия наголову разбитых врагом и тем самым объективно оказавшихся виновниками поражения Руси, был подменен обвинительным актом, предъявленным сторонниками одной политической группировки (московских феодалов) другой феодальной группе, к которой принадлежали нижегородские князья.

Идеология горожан в осмыслении событий на реке Пьяне в какой-то мере возрождается в Никоновском летописном своде. Здесь в еще большей степени, чем в Рогожском и сходных с ним летописцах, высмеиваются вельможи, воеводы, бояре, причем в одинаковой мере как те, кто возглавлял полки князя Дмитрия Ивановича московского, так и те, кто подчинялся князьям суздальско-нижегородским. Военачальники начали «ходити и ездити в охабнех и в сарафанех». Они были неумеренными пьяницами («любляху же пианство зело»). В рассказе Никоновской летописи фигурирует и новый мотив — похвальба вельмож, хваставшихся, что они без труда справятся с неприятелем. «И глаголюще в себе кождо их, я ко может един от нас на сто татаринов ехати, по истинне никто не может противу нас стати». Рассказать о хвастовстве вельмож автору надо было затем, чтобы в дальнейшем провести мысль: бог смиряет «гордость» и «дает смиренным благодать». Сама по себе подобная евангельская мудрость, конечно, еще не определяет идейного содержания рассказа. Это — обычный церковный афоризм. Но рядом с ним имеется другое высказывание: вельможам нечего было гордиться, ибо мы «вси есмя Адамови внуци» [1859] ПСРЛ, т. XI, стр. 27. . Идея общности происхождения (не отрицающая необходимости неравенства социального положения) зародилась в среде городского населения. В данном случае такая идея используется автором для осуждения военачальников, переставших быть руководителями многочисленного «воиньства», которое выступило на защиту Руси, забывших о своей с ним связи, и понадеявшихся на собственную силу и храбрость… Они ответственны за самомнение, погубившее столько народа. Особенно интересно, что Никоновская летопись, говоря о «величании» и «возношении» (похвальбе) вельмож, замечает, что они поступали так, «аки бы в своих сиротах величаюшеся и возносящеся» (т. е. так же, как величались и возносились перед своими крестьянами). Сравнение, взятое из социальной жизни, из крепостнической действительности, из области взаимоотношения феодалов и крестьян, иллюстрирует мысль повести: надо помнить, что все люди — «внуки Адамовы». Мы видим здесь лишнее доказательство того, что поражение русского войска на Пьяне вызвало отклики среди горожан, выступивших с обличением (хотя и весьма умеренного характера) представителей феодального класса — виновников понесенного поражения.

Переходя к описанию конкретных событий на Пьяне, следует отметить, что, согласно данным ряда летописей, мордовские князья (феодализирующаяся знать) тайком навели на русское войско «рать татарьскую из мамаевы Орды». Таким образом, ордынские правители стремились опереться на социальную верхушку нерусских народов Поволжья и действовать в союзе с ней против Руси. Русские князья были застигнуты врасплох. Татары разделились на пять полков и ударили «на нашу рать в тыл, биюще и колюще и секуще без вести». Русские воины обратились в бегство по направлению к реке Пьяне. Татары кинулись за ними. Князь Семен Михайлович был убит, князь Иван Дмитриевич бросился на коне в Пьяну и утонул. Погибло в реке и множество «бояр и слуг и народа бещислено».

Вслед за тем татарские полчища неожиданно напали (5 августа) на Нижний Новгород. Князь Дмитрий Константинович бежал в Суздаль, бросив город на произвол судьбы. Многие горожане, чувствуя бесполезность сопротивления неприятелю ввиду отсутствия в Нижнем Новгороде военных сил, отплыли в судах вверх по Волге в направлении Городца. Татарские войска перебили тех городских жителей, кому не удалось скрыться, и сожгли город, а затем пожгли села и перебили и пленили множество людей в нижегородских волостях. Большинство летописей объясняет побег Дмитрия Константиновича тем, что у него не было рати («…не бысгь силы стати противу их на бои»). Устюжский же летописный свод обвиняет князя в том, что он не принял мер к организации обороны города, хотя мог это сделать («князь же Дмитреи, оплошась, и осады не осадил, за малым утече со княгинею в Суздаль»).