Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Но она была переделана в последующих летописных памятниках. Новгородская четвертая, Воскресенская, Типографская летописи также излагают противоречивые мнения, высказывавшиеся по вопросу о целесообразности переправы через Дон, только приписывают эти высказывания не «воям», а « великим ратникам и воеводам ». Решительным же сторонником мнения о необходимости перейти на другую сторону Дона выступает, по данной летописной версии, московский великий князь. Он произносит, обращаясь ко «всем князем и воеводам великим», пылкую речь и отдает приказание мостить мосты и искать места для переправы вброд через реку. Здесь налицо определенная политическая тенденция, вообще характерная для данного варианта летописной повести и нами уже отмечавшаяся, — изобразить весь поход как предприятие княжеское [1914] ПСРЛ, т. IV, стр. 78–79; т. VIII, стр. 37–38; т. XXIV, стр. 145–146. .

По «Сказанию» и Никоновской летописи, вопрос о переходе на другую сторону Дона был решен после того, как за это высказались литовские князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Их доводы были такие: на этом берегу реки русское войско может сражаться не стойко, так как у него будет путь к отступлению, на той же стороне Дона воинам придется выбирать лишь между двумя исходами: победить или умереть [1915] ПСРЛ, т. XI, стр. 56; С. К. Шамбинаго , указ. соч., Тексты, стр. 21–22. .

Устюжский летописец предлагает четвертую версию. Совет перейти через Дон дал московскому великому князю волынский воевода Дмитрий Михайлович Боброк («и рече великому князю: «аще хощеши крепко битися, то перевеземся за Дон к татаром»»). Князь «похвали… слово его» и поступил так, как он советовал [1916] ПСРЛ, т. XI, стр. 59. .

И в «Сказании», и в Никоновской летописи, и в Устюжском летописце явно выступает стремление к персонификации мысли о выборе поля сражения за Доном — желание приписать кому-то одному из руководителей русского войска идею, которая в действительности (кто бы ни являлся ее инициатором) широко овладела массой русских воинов.

В ночь с 7 на 8 сентября русские перешли Дон. Переправе мешал сплошной туман, окутавший местность и долгое время не могший рассеяться («бе же и мьгла тогда велика, потом же мьгла уступи, тогда преидоша вси за Дон»). Мосты, через которые совершалась переправа, были уничтожены. Русские полки расположились в устье реки Непрядвы, впадающей в Дон («и выидоша в поле чисто на усть реки Непрядвы, исполчився»).

В Никоновской летописи содержится рассказ о чудесных знамениях перед битвой (предсказывавших ее исход), свидетелями которых были Дмитрий Боброк Волынец и «некии мужи» — Фома Кацыбей и Семен Антонов. Некоторые из этих рассказов (о двух видениях: «святые» Борис и Глеб секут мечами татарский полк; «святой» митрополит Петр жезлом поражает «эфиопов») имеют чисто литературное происхождение. Отражение каких-то реальных явлений можно видеть в двух знамениях. Во-первых, Дмитрий Боброк и великий князь Дмитрий выезжают в поле ночью («и егда заря угасе и глубоце нощи сущи») и останавливаются между полками противников (русскими и татарскими). Там, где находились русские полки, было совершенно тихо («и бысть тихость велия»). В пределах расположения татарских полков слышались «кличь и стук велий», как будто передвигались обозы, возводились укрепления, раздавались звуки труб («аки торжища снимаются, а аки грады зиждуще, и яко трубы гласят»). Во-вторых, Дмитрий Боброк, сойдя с коня и приложив ухо к земле («и сниде с коня и паде на десное ухо»), слышал какой-то крик на татарском языке («…кричящи татарским гласом…») [1917] ПСРЛ, т. XI, стр. 56–57. . Все эти явления (которым в повести придается значение чудесных примет, якобы уже намечавших результат предстоящего сражения) интересны для нас, так как рисуют положение в лагере обоих противников перед решительной битвой. Русские, совершив переправу, соблюдают полную тишину. Татары готовятся к встрече с русскими, которые наблюдают за всеми их действиями и извлекают из этих наблюдений для себя уроки [1918] По «Сказанию о Мамаевом побоище» приметы наблюдают не только Дмитрий Иванович, но и Василий Андреевич серпуховский и литовские князья ( С. К. Шамбинаго , указ. соч., Тексты, стр. 25). .

В «Сказании о Мамаевом побоище» находим подтверждение сделанному выводу. По этому памятнику, уже на той стороне Дона все время действует русская «сторожа». «Вестницы» сообщают Дмитрию Донскому, что Мамай приближается («яко царь ближает»). Прибегает Семен Мелик, еле спасшийся от татар, и приносит весть, что татары «оутре будут на Непрядву реку» [1919] Там же, стр. 22–23. По «Сказанию» русские перешли Дон не в день битвы, а накануне ее. .

8 сентября произошла знаменитая Куликовская битва, прочно вошедшая в историю как акт освободительной борьбы русского народа против татаро-монгольского ига.

В ранних летописных памятниках (в Ермолинской, Львовской, Симеоновской летописях) Куликовская битва описана кратко, но эта краткость создает впечатление большой выразительности. Сражение продолжалось с 6 до 9 часов и было трудным и кровопролитным («и бысть сеча велика, и брань крепка, и трус велик зело… и прольяся кровь, яко дождевная туча…»). Потери с обеих сторон были очень велики («паде множество трупу обоих»). В конечном итоге в результате большого напряжения победу одержали русские полки. Татары обратились в бегство («тако въскоре побегоша погании, а хрестьяне погониша въслед их, бьюще, и гониша, биюще»). Преследуя противника до его «станов» у реки Мечи, русские воины захватили много неприятельского имущества («и взяша все богатство их и стада»). Много ордынцев при этом было перебито («избиша их многое множество»), часть их утонула («а инии истопоша»). Но погибло и большое число русских людей («тогда же руси множество бе избито»). Битвы, подобной Куликовской, на Руси еще не было («яко не бывала от начала бо князем русским») [1920] ПСРЛ, т. XXIII, стр. 126; т. XX, стр. 201; т. XVIII, стр. 130. . В этом описании, несмотря на его известную трафаретность (объясняющуюся употреблением распространенных в литературе приемов воинских повестей), бросаются в глаза два момента. Во-первых, широко применяемые безличные обороты отвечают пронизывающей текст идее: победа достигнута всем русским воинством (а это объективно не может означать иное, чем широкими народными массами). Второй существенный момент, отличающий данный вариант повести, — это его светский характер. Религиозные мотивы здесь присутствуют в той мере, в какой они вообще составляют необходимый элемент средневекового мировоззрения. Так, в повести помещен короткий рассказ о чудесном видении, предшествующем победе русских над ордынцами (ангелы и «святые мученики» помогают «хрестьяном» избивать «поганых»). Но не религиозные мотивы определяют основное идейное содержание рассказа, а мысль о трудности той борьбы, в которой приняло участие «множество бесчислено воев», вложивших в нее чисто человеческие усилия.