Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Летопись не дает прямых данных для еще одного предположения, которое, однако, станет вполне правдоподобным, если сопоставить то, что делалось в Нижнем Новгороде в 1392 г., с обстановкой, складывавшейся в других русских городах и княжествах накануне их включения в состав Русского централизованного государства. В эти моменты там, естественно, обострялись социальные противоречия. Антифеодальные движения против местных представителей господствующего класса иногда переплетались с освободительной борьбой против ордынского ига.

Нечто подобное происходило, очевидно, и в Нижнем Новгороде в конце 1392 г. Борис Константинович боялся не только московских войск, но и торгово-ремесленного населения собственного княжества, и в таких условиях было очень важно сплотить силы господствующего класса, что он и попытался сделать. «Старейший боярин» Василий Румянец принес своему князю клятву верности от имени других бояр и слуг («и рече ему: княже великыи, главы свои сложим за тя…»). Составитель повести, помещенной в Рогожском летописце, Симеоновской летописи, Тверском сборнике, упрекает Василия Румянца во лжи и предательстве, считая, что он (вместе с другими боярами) уже в момент присяги задумал измену, и сравнивает его с киевским воеводой X в. Блудом, также предавшим князя, которому служил («…льстя ему, якоже древний Бут лься своему князю, а чюжему добра хотя…»). Можно, конечно, думать, что у Василия Румянца была договоренность от имени других нижегородских бояр с великим московским князем о выдаче князя Бориса Константиновича, которого он, следовательно, обманывал. Но мне это предположение не представляется достаточно убедительным. Для самого Василия I социально-политическая обстановка, сложившаяся в Нижнем Новгороде, и настроения различных слоев местного населения были, по-видимому, недостаточно ясны. Поэтому он и не торопился туда ехать, очевидно, выжидая, пока определится отношение к московскому правительству отдельных групп нижегородского общества. И только через две недели после приезда в Москву из Орды московский великий князь решился отправиться в Нижний Новгород, где почва для его появления была подготовлена деятельностью его бояр.

Поэтому я и думаю, что присягу нижегородского боярства своему князю Борису Константиновичу нельзя расценивать как обман с его стороны. В данное время местным феодалам важно было обеспечить единый фронт действий господствующего класса в том случае, если бы начались волнения среди горожан. Надо было ликвидировать их антифеодальную направленность, но поддержать и использовать в своих интересах лозунги национально-освободительного движения, направив его по линии борьбы с московской великокняжеской властью и ее представителями под тем предлогом, что последние являются в сопровождении ордынского посла. Тем самым был бы подорван и авторитет московской великокняжеской власти.

Характерно, что и московские представители, прибывши в Нижний Новгород, прежде всего стремятся уловить настроение городского (очевидно, торгово-ремесленного) населения. Согласно летописному рассказу, «внидоша татарове в град и бояре москвичи и начаша в колоколы звонити, стекошася людие…», «и снидеся весь град». Следовательно, по колокольному звону было созвано собрание горожан. Очевидно, вечевые порядки в городе еще были живы. И бояре, присланные из Москвы, эти порядки соблюдают, понимая, что в таком крупном ремесленно-торговом центре, как Нижний Новгород, городская корпорация представляет собой значительную социально-политическую силу. Очень показательно, что московские послы — бояре начинают переговоры с «людьми» города, а не с представителями нижегородских феодалов. Вряд ли можно сомневаться, что во время этих переговоров горожане получили какие-то политические гарантии со стороны московских послов. Летописи изображают переход Нижнего Новгорода под московскую власть как акт моментальный: собрались нижегородские «людие», местные бояре отошли от князя Бориса Константиновича, последний остался в полной изоляции, и присоединение Нижнего Новгорода к Московскому княжеству произошло сразу и безболезненно! Так в жизни не бывает. Процесс подчинения города московскому правительству, несомненно, растянулся на какой-то, хотя и не очень продолжительный, период.

Сначала определилась линия поведения горожан, благоприятная по отношению к московской великокняжеской власти. То, что вместе с московскими послами прибыли в Нижний Новгород «безбожный татары», не повлияло на эту линию, местное ремесленно-торговое население не пошло на борьбу с Ордой (а при данной ситуации — и с Москвой) за местных нижегородских князей, многие из которых были и сами связаны с ордынскими ставленниками.

Тогда и нижегородские бояре, часть которых, возможно, и раньше держалась московской политической ориентации, откололись от князя Бориса Константиновича. На призыв последнего о помощи («братие, бояре, помянете крестное целование, не выдавайте мя») Василий Румянец, выступая опять-таки от имени нижегородского боярства в целом, заявил: «княже, не надейся на нас, несть есмы с тобою, но на тя есмы». Это был официальный «отказ» вассалов от службы своему сеньору. Если строго следовать за летописным изложением, то надо принять, что этот «отказ» был провозглашен сразу после того, как по колокольному звону перед московскими представителями собрался «весь град». Перед собранием нижегородских горожан Василий Румянец и отказался якобы от принесенной им не так давно присяги князю Борису Константиновичу. В действительности же, как указано выше, все было значительно медленнее и сложнее.

Летописи не жалеют выражений для того, чтобы заклеймить клятвопреступление Василия Румянца. Они именуют его «друг дияволь», «многым казнем достоин», относят к нему изречения Давида («мужа крови льстива гнушаеться господь») и Иоанна Лествичника («душа мятежна седалище диаволе»). Почему такая страстность? Только ли здесь дело в моральных побуждениях летописцев? Я думаю, что, конечно, нет. Ведь, строго говоря, Василий Румянец не совершил никакого преступления с точки зрения феодального права. «Вольность» боярской службы гарантировалась всеми междукняжескими договорами. «Отказ» бояр и вольных слуг от службы своему князю и присяга на верность другому представляли собой вполне законные явления с точки зрения феодальных представлений. Василий Румянец в соответствии с феодальными юридическими нормами предупредил своего князя о разрыве с ним отношений и о вступлении в число вассалов его противника. Так что все как будто обстояло нормально. Однако массовое использование боярами и слугами вольными права «вольности» службы являлось опасным прецедентом. Оно подрывало основы того политического порядка, который предполагал существование ряда самостоятельных князей с отрядами своих бояр и вольных слуг. Сильнейший из этих князей мог на законном основании, на началах видимой добровольности, сконцентрировать вокруг себя такое количество «вольных» (до поры до времени) слуг, которое в дальнейшем станет несовместимым с существованием политической раздробленности. Поэтому автор разбираемой повести, сторонник раздробленности, с таким негодованием говорит о поступке Василия Румянца. Свое негодование он объясняет национально-патриотическими мотивами: Василий Румянец перешел на службу к ордынским князьям («оставив своего князя, изменив крестьное целование и отиде к татарам»), ибо московский князь прислал в Нижний Новгород своих представителей с санкции Орды и вместе с послом Тохтамыша.