Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

В некоторых летописях (Новгородской четвертой) помещен литературно обработанный ярлык Едигея Василию I, посланный после его отступления и объясняющий причины недавнего татаро-монгольского похода на Русь. Ярлык этот излагает претензии Едигея к великому князю. На Руси были задержаны дети хана Тохтамыша. Приходившие в Русскую землю ордынские послы и торговцы не встречали должного приема, им не оказывалась соответствующая честь, они испытывали притеснения («…торговци и послы царевы приездять, и вы царевых послов на смех поднимаете, а торговцев такоже на смех поднимаете, да велика им истома чинится оу тебе, и то не добро…»). Московский великий князь Василий I не ездил на поклон в Орду уже к трем последовательно сменившимся там ханам (Темир-Кутлую, Шадибеку, Булату) и не посылал ордынским властям «выхода», жалуясь на истощение русского населения («А како к нам ежелет шлешь жалобы и жалобный грамоты, а ркоучи тако, что «ся оулоус истомил, и выходы взяти не на чемь?»… то еси нам все лгал»).

Таким образом, ясно, что к началу XV в. власть Орды над русскими землями значительно ослабела, временами носила номинальный характер, и Едигей хотел добиться силой восстановления русско-ордынских отношений в том виде, какой они имели до Куликовской битвы. В ярлыке Василию I он рисует тот политический идеал (с точки зрения Орды), который нарушен в результате усиления Руси и роста ее самостоятельности: «а преже сего оулоус был и сдержавоу дръжал да и пошлину, иных царевых послов чтил, и гостей держали без истомы и без обиды». Русские княжества ранее представляли собой «улус» (владение) ордынских ханов, русские князья подчинялись ханским послам, не препятствовали свободной торговле ордынских гостей. Такие порядки, по словам Едигея, — «добро» и для Орды и для Руси, а их нарушение — это «пакость» для обеих сторон.

Есть еще один интересный момент в ярлыке Едигея — это содержащиеся в нем упреки Василию I в том, что он поддается воздействию дурных советников и поэтому нарушает «добрые» отношения с ордынскими правителями. Едигей, так же как автор повести, включенной в Симеоновскую летопись и Рогожский летописец, советует Василию I прислушиваться к голосу «старцев». Только ярлык приписывает «старцам» совершенно иные настроения и мысли, чем указанная повесть. По ярлыку, «старцы» — это сторонники соблюдения русскими князьями всех обязательств в отношени ордынских ханов как своих властителей. Представителем бояр, защищавших подобную политику, назван Федор Кошка, при котором «добры нравы и добраа дела и добраа доума к Орде была» [2164] ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 406–407. . Сторонником другого политического курса, тянущего к разрыву с Ордой, Едигей считает сына Федора Кошки — Ивана Федоровича: его «доума не добра», но московский великий князь полностью поддался его влиянию («и ты нынеча ис того слова и думы не выступаешь»).

Едигей дает Василию I совет — собрать «своих бояр старейшин» и «многих старцев земьскых» (может быть, городскую аристократию) и решить с ними, как поступать, чтобы сохранить хорошие отношения с Ордой («доумал бы еси с ними добрую доуму, какаа пошлина добро…»). Если же великий московский князь будет продолжать действовать по-своему («осваиватися»), то ему нельзя, читаем в ярлыке, возглавлять улус, подчиненный ордынским ханам («…како ти во оулусе семь княжити?»). Последнее звучит уже как прямая угроза со стороны ордынского властителя свергнуть Василия I с великокняжеского стола. Такую же угрозу представляет имеющееся в ярлыке предостережение великому князю о том, что если он не будет поступать по указанию ордынских правителей, то навлечет этим беды на русский народ («чтобы твоим крестьяном многым и великим в твоей дрьжаве не погибли бы до конца»). Ясно, что, уходя, Едигей не оставлял мысли о новом походе на Русь.

При чтении ярлыка Едигея остается впечатление о его достаточной осведомленности в русских делах, о его знакомстве с взглядами и политической ориентацией различных групп боярства. Конечно, в этом нельзя видеть только отвлеченный интерес ордынских правителей к политическим взаимоотношениям на Руси. Они не просто знакомились с тем, что думали, говорили, как поступали при различной внешнеполитической ситуации те или иные представители господствующего класса. Они старались формировать их мировоззрение, воздействовать на их поведение. Ярлык Едигея и был одним из документов, посредством которых выходцами из Орды производилась активная пропаганда среди правящих кругов Руси соответствующей программы русско-ордынских отношений.

Имеются все основания полагать, что повесть о татарском нашествии 1408 г., помещенная в Симеоновской летописи и Рогожском летописце, явилась ответом на ярлык Едигея. Отсюда ее взволнованный полемический тон. Автор стремится прежде всего доказать весь вред такой политики, при которой ордынским выходцам предоставляются слишком большие возможности знакомиться с тем, что делается на Руси. И с этой точки зрения он критикует поведение Василия I, которого Едигей обвиняет в другом — в нежелании выполнять предписания Орды. Следовательно, автор хочет сказать, что даже тот внешнеполитический курс московского правительства, который не удовлетворяет ордынских властей, еще недостаточно служит национальным интересам Руси.

Утверждению Едигея, что «старцы» являются сторонниками удовлетворения ордынских требований (утверждению, основанному на обобщении отдельных, может быть, и реальных фактов), автор повести, помещенной в Симеоновской летописи и Рогожском летописце, противопоставляет свою точку зрения. Она сводится к тому, что традиционная, исторически сложившаяся, восходящая к киевским временам, линия старого русского боярства заключается в осуждении политики сотрудничества Руси с завоевателями, вторгавшимися из Азии (в том числе и с татаро-монгольскими захватчиками).

В провозглашении указанных выше идей заключается патриотизм разбираемой повести при всей ограниченности мировоззрения ее автора (даже с точки зрения требований своего времени и своего класса).

Рассказ о нашествии Едигея на Русь, помещенный в Ермолинской, Львовской, Софийской второй, Типографской летописях, подвергся некоторой переработке в Воскресенской летописи (в соответствии с Московским сводом конца XV в.). Прежде всего еще более выпукло представлены ужасы, причиненные Руси татарскими полчищами. Множество народа было «иссечено» татарами. Они убивали детей на глазах у их родителей. Отступая, грабители захватили с собой громадное количество «полона» и «всякого товара». В татарском плену русские люди гибли от холода и голода [2165] ПСРЛ, т. VIII, стр. 82–84; т. XXV, стр. 238–239. .