Николай Николаев - ТАСС уполномочен… промолчать

Когда на Москву опустилась ночь, домой они не вернулись. Родители бросились в отделения милиции, но там им ничего ответить не смогли – не было сведений. Тогда они ринулись в Лужники, на стадион, который был оцеплен. Через оцепление их не пропустили, и они стояли за милицейской шеренгой, теряясь в догадках.

Потом, под утро, несчастные родители метались по столичным моргам, пытаясь опознать и боясь опознать тела сыновей. А потом ждали долгих тринадцать дней, ибо только тогда по чьей-то безымянной, но явно исходящей от высокопоставленных лиц указке им разрешили похоронить своих детей – «плохих» детей, доставивших всем столько ненужных неприятностей и хлопот.

Гробы с их телами разрешено было по пути на кладбище завезти домой. Ровно на сорок минут – не больше – попрощаться в присутствии милиционеров. И затем организованно, с эскортом – в последний путь. Единственное, что им позволили сделать самим, – выбрать кладбища. Они выбрали разные, а сейчас, по прошествии лет, жалеют, что не одно – случись что с кем из них, сестры и братья по несчастью за могилой бы как за сыновней ухаживали. Впрочем, и здесь, похоже, все было продумано – властям не нужен был мемориал, а на разных кладбищах могилы найти непросто.

На самый главный вопрос родителей: кто виноват в гибели их детей? – им ответили сразу: «Сами дети. Создали напряженную обстановку, потому кровь и пролилась. Вы жаждете еще чьей-то крови? Ждите, будет суд».

До самого его заседания, состоявшегося 8 февраля 1983 года, они бились в поисках адвокатов. Никто не брался защищать погибших. Так адвокатов и не нашли. Сейчас несостоявшиеся защитники в один голос призывали нас вспомнить о том, какое тогда было время.

«Кого, – спрашивали они, – вы бы хотели, чтоб мы обвиняли? Смелость, гражданская и профессиональная, тоже, знаете ли, свои границы имеет…» Что ж, они сейчас стали смелее – тогда отказывались без объяснения причин.

Суд представил главным виновником свершившегося коменданта Большой спортивной арены Панчихина, проработавшего до страшного дня в этой должности два с половиной месяца, и определил ему меру наказания: 1,5 года исправительных работ. Дела тогдашних руководителей стадиона – Лыжина, Кокрышева, Корягина – были выведены в отдельное судопроизводство и обвинительным приговором не окончились. Вопрос о том, почему обеспечение безопасности выхода тысяч людей со стадиона было доверено столь неопытному работнику, остался на суде без ответа. Действия сотрудников милиции вообще никакой оценки не получили – судья Никитин не слишком принимал во внимание показания оставшихся в живых пострадавших. Хотели, дескать, крови – получите Панчихина.

Только ведь не хотели родители погибших ребят крови. Не об отмщении шла речь – об уроке. Чтобы не повторилась эта трагедия. Но, увы, их голоса никто не услышал – письма, адресованные в высокие инстанции, остались без ответа.

– Мы хотим и хотели только одного – знать истинных виновников гибели наших детей, – говорила семь лет спустя Нина Александровна Новостроева, потерявшая в тот роковой день единственного сына. – Не может же за все отвечать человек, проработавший на стадионе без году неделю. Но истина была окружена для нас все эти годы заговором молчания и лжи. Мы так и не смогли найти правду. Как не смогли найти личных вещей погибших – ребят нам выдали полностью раздетыми. Как не смогли за эти годы ни разу в день годовщины их смерти попасть на злополучную лестницу – ее от нас закрывают специально. Как не смогли добиться помощи в установлении памятников на их могилах – все обещания о помощи в день похорон оказались на поверку пустым звуком. Их называли хулиганами. Кто из этих людей знал наших детей при жизни, чтобы после смерти выставлять их изгоями? Как пробить эту рутину черствости, окостенелости, равнодушия?

С болью рассказывали о трагедии некоторые сотрудники милиции.

Несколько лет назад на экраны вышел замечательный кинофильм о российских подводниках «72 метра». Картина имела большой успех, как у критиков, так и у зрителей, в том числе у профессиональных моряков. Естественно, что у большинства людей, посмотревших фильм, сразу же возникал вопрос: а происходило ли что-то подобное в истории отечественного подводного флота? Авторы картины это опровергали. Тем не менее некоторые аналогии и совпадения вполне очевидны. Так, многим подводникам, посмотревшим «72 метра», сразу же припомнилась трагедия атомной подводной лодки Тихоокеанского флота К-429, затонувшей летом 1983 года в бухте Саранной на глубине 45 метров.

Атомная подлодка К-429 была построена в начале 1970-х годов на Сормовском заводе в Горьком (ныне Нижний Новгород). Главным оружием кораблей этого проекта стали крылатые ракеты, предназначавшиеся для борьбы с авианосцами противника. После спуска на воду К-429 вошла в состав Северного флота, а через несколько лет, совершив под арктическими льдами переход на Дальний Восток, влилась в ряды Тихоокеанского флота.

В 1983 году подлодка совершила очередной, многомесячный, дальний поход в Индийский океан – тогда это было делом обычным – после чего благополучно возвратилась в базу. По возвращении К-429 передали 228-му экипажу (командир капитан 2-го ранга Ю. Белоцерковский) и поставили на ремонт. Большая часть штатного экипажа отправилась в отпуск. Командира лодки капитана 1-го ранга Н.М. Суворова ожидал не только заслуженный отдых, но и перевод в Ленинград на преподавательскую должность. Отслужив верой и правдой на атомоходах два десятка лет, Николай Михайлович получил полное право на спокойную и размеренную жизнь.

Но… чемоданное настроение прервал звонок из штаба дивизии. Комдив, капитан 1-го ранга Н.Н. Акаев, поставил перед Суворовым внеплановую задачу: выйти в море на одни сутки для обеспечения торпедной стрельбы подводной лодки из соседней дивизии – нужно было любой ценой закрывать план боевой подготовки. Флотилия числилась в передовых, и попадать в отстающие не было никакого резона. «Но ведь экипаж разъехался», – напомнил командир. Акаев не стал тратить слов, коротко бросив: «Немедленно приходи в штаб!»

Прибыв в штаб дивизии, командир стал возражать против незапланированного выхода в море. Вот как он сам вспоминал об этом: «Я доложил, что не могу выполнить данное задание… Недокомплект экипажа составил 50 %… Мне был отдан приказ, выйти в море, иначе через 30 минут, я буду исключен из КПСС и отдан под суд».