Теодор Моммзен - Моммзен Т. История Рима.

После этой дорого обошедшейся победы войска, одержавшие ее, вместе с армией Помпея, прибывшей тем временем из Испании после победы над серторианцами, начали по всей Апулии и Лукании такую охоту за людьми, какой никогда еще не было до той поры, с целью затушить последнюю искру страшного пожара. Хотя в южных областях, где, например, в 683 г. [71 г.] был занят шайкой разбойников городишко Темпса, а также в жестоко пострадавшей от сулланских экспроприаций Этрурии далеко еще не был достигнут настоящий гражданский мир, он все же официально считался в Италии восстановленным. Позорно потерянные орлы были, по крайней мере, опять завоеваны, — после одной только победы над кельтами их было захвачено целых пять. Шесть тысяч крестов, на которых были распяты пленные рабы вдоль дороги из Капуи в Рим, свидетельствовали о восстановлении порядка и о новой победе признанного права над взбунтовавшейся живой собственностью.

Подведем теперь итог событиям, наполнившим десятилетие сулланской реставрации. Грозной опасности, которая неизбежно коснулась бы жизненных основ нации, не содержало в себе ни одно из внутренних или внешних движений этой эпохи — ни восстание Лепида, ни предприятия испанских эмигрантов, ни фракийско-македонская и малоазийская войны, ни мятежи пиратов и рабов, — тем не менее почти во всех этих конфликтах государству пришлось бороться за свое существование. Причина этого заключалась в том, что все задачи оставались неразрешенными, пока их можно еще было легко разрешить; пренебрежение простейшими мерами предосторожности привело к страшной разрухе и несчастьям и превратило зависимые классы и бессильных царей в равных по силе противников. Правда, демократическое движение и восстание рабов были подавлены, но характер этих побед был таков, что они не подняли духа победителя и не увеличили его мощи. Далеко не почетно было, что два самых славных полководца правительственной партии в восьмилетней, отмеченной б ольшим числом поражений, чем побед, войне не сумели справиться с повстанческим вождем Серторием и что только кинжал его друзей решил серторианскую войну в пользу законного правительства. Что же касается рабов, то победа над ними не могла смыть того позора, что в течение ряда лет с ними пришлось бороться, как с равными. После войны с Ганнибалом прошло немного больше столетия, но краска стыда должна была броситься в лицо честного римлянина, когда он видел, до какого страшного упадка дошла нация с того великого времени. Тогда италийские рабы стеной стояли против ветеранов Ганнибала, а теперь италийские ополченцы разбегались от дубинок своих беглых рабов. Тогда каждый начальник отряда становился в случае нужды полководцем и сражался, хотя часто и неудачно, но всегда с честью, а теперь нелегко было найти среди всех видных офицеров хоть одного заурядного военачальника. Тогда правительство скорее отняло бы от плуга последнего крестьянина, чем отказалась бы от завоевания Греции и Испании, а теперь оно готово было пожертвовать обе эти давно приобретенные области, для того чтобы получить возможность обороняться на родине от восставших рабов. И Спартак, подобно Ганнибалу, прошел с войском через всю Италию, от реки По до Сицилийского пролива, разбил обоих консулов и угрожал Риму осадой; но то, для чего в борьбе с прежним Римом понадобился величайший полководец древности, в эту эпоху сумел выполнить смелый разбойничий атаман. Удивительно ли, что из этих побед над мятежниками и разбойниками не появились ростки новой жизни?

Но еще менее отрадны были результаты внешних войн. Правда, исход фракийско-македонской войны нельзя было назвать неблагоприятным, хотя он и не соответствовал значительным потерям людьми и деньгами. Зато в Малой Азии и в борьбе с пиратами правительство совершенно обанкротилось. Малоазийские походы закончились потерей всех сделанных в восьми кровавых кампаниях завоеваний, а война с пиратами привела к совершенному вытеснению римлян с «их моря». Некогда Рим в сознании своей непобедимости на суше распространил свое преобладание и на вторую стихию; теперь же огромное государство было бессильно на море и, казалось, собиралось лишиться господства и на материке, по крайней мере на азиатском. Объединенные в римской державе народности постепенно утрачивали все материальные преимущества государственной жизни: безопасность границ, беспрепятственность мирных сношений, покровительство законов, спокойное управление, точно благодетели-боги удалились на Олимп, предоставив грешную землю по должности к этому призванным или добровольным грабителям и мучителям. Этот упадок государства сознавался как общественное бедствие не только теми, кто обладал политическими правами и патриотическим чувством. Восстание пролетариата и набеги разбойников и пиратов, напоминающие нам времена неаполитанских Фердинандов, разносили сознание этого упадка в самые далекие уголки, в самые убогие хижины Италии; каждый, кто занимался торговлей или перевозкой или кто покупал хоть меру пшеницы, ощущал этот упадок, как свое личное бедствие. На вопрос о виновниках этих непоправимых и беспримерных бедствий нетрудно было с полным правом назвать очень многих. Рабовладельцы, у которых вместо сердца был денежный кошель, недисциплинированные солдаты, то трусливые и бездарные, то безрассудно смелые полководцы, демагоги с форума, разжигавшие дурные страсти толпы, — на всех падала доля вины, да и кто не имел ее тогда? Все чувствовали, что эти бедствия, этот позор, эта разруха слишком велики, чтобы быть делом одного человека. Подобно тому как величие римского государства было создано не отдельными выдающимися личностями, а хорошо организованным гражданским обществом, так и упадок этого громадного здания был вызван не чьим-либо разрушительным гением, а всеобщей дезорганизацией. Подавляющее большинство граждан ни на что не годилось, и каждый рассыпавшийся камень способствовал разрушению всего здания. Так вся нация искупала общую вину! Несправедливо было делать правительство как осязательнейшее выражение государства ответственным за все его излечимые и неизлечимые недуги, но, тем не менее, верно, что правительство в огромной мере участвовало в общей вине. Так, например, малоазийская война, когда ни один из правителей не совершил крупных ошибок, а Лукулл держал себя хорошо, даже доблестно, по крайней мере как военный, с тем большей ясностью показала, что причины неудачи заключались во всей правительственной системе, в данном случае прежде всего в первоначальном отказе от защиты Каппадокии и Сирии и в ложном положении способного полководца при неспособной ни на какие энергичные решения правительственной коллегии. И в области морской полиции сенат сначала извратил при выполнении свой первоначальный правильный план о повсеместном преследовании пиратов, а затем совершенно отказался от него, чтобы опять по нелепой старой системе посылать легионы против этих «морских наездников». По этой системе и были предприняты походы Сервилия и Марция в Киликию и Метелла — на Крит, этой же системе следовал Триарий, приказав возвести вокруг острова Делоса стену для защиты его от пиратов. Подобные попытки обеспечить свое господство на море напоминают того персидского царя, который велел высечь море, чтобы сделать его покорным себе. Таким образом, нация имела основание обвинять в своем упадке прежде всего правительство реставрации. Не раз уже с восстановлением олигархии приходило столь неспособное правительство. Так было после падения Гракхов, после свержения Мария и Сатурнина, но никогда еще оно не действовало так насильственно и вместе с тем слабо, так неправильно и пагубно. Но когда правительство не в состоянии править, оно перестает быть законным, и тот, у кого есть возможность его свергнуть, имеет и право на это. Верно, к сожалению, что бездарное и преступное правительство может долгое время попирать ногами интересы и честь страны, прежде чем найдутся люди, которые обратят против этого правительства им же самим выкованное страшное оружие и которые захотят и сумеют использовать нравственное негодование лучших людей и бедственное положение масс, для того чтобы вызвать вполне законную в данном случае революцию. Но если игра со счастьем народов может быть забавна и беспрепятственно продолжаться долгое время, то это вместе с тем коварная игра, которая в свое время поглотит игроков; никто не станет пенять на топор, если он подрубит в корне дерево, носящее подобные плоды. Для римской олигархии наступило теперь это время. Понтийско-армянская война и вопрос о пиратах стали ближайшими причинами свержения сулланского режима и установления революционной военной диктатуры.