Сергей Утченко - Тайны политических убийств

— Реабилитируйте себя, — ответил Лятковский.

— Что же думают по этому поводу остальные? — спросил Богров, обнаружив этим основную цель беседы с Лятковским.

— Я не имею полномочий говорить от их имени, но, вероятно, они со мною согласились бы, — подумав несколько, ответил Лятковский:

— Итак, — быстро поднявшись со стула, взволнованным голосом сказал Богров, — вы все требуете от меня реабилитации. Значит, для вас нет сомнения в моей провокационной работе? — Богров разразился принужденным смехом. — Так вот пойти и сейчас же, на перекрестке убить первого попавшегося городового? Это ли будет реабилитацией?

Лятковский ничего не ответил. Наступило тягостное молчание.

Богров в глубоком раздумье несколько раз прошелся по комнате, а затем, снова сев на стул, взволнованно продолжал:

— Скажите мне, какой мотив мог бы побудить меня служить в охранке? Что говорят по этому поводу товарищи? Деньги? В них я не нуждаюсь. Известность? Но никто из генералов революции по моей вине не пострадал. Женщины? — Богров выразительно пожал плечами и умолк.

Лятковский подошел к книжным полкам. Заметив на одной из них журнал «Былое», он стал просматривать его. Богров предложил Лятковскому взять книгу с собой.

— Я очень люблю «Былое». Оно тем ценно для меня, — сказал Богров, — что по нему я знакомлюсь с действительными революционерами и учусь той поразительной конспирации, которой они себя окружали.

И после длительной паузы, в течение которой Лятковский внимательно перелистывал «Былое», Богров снова вернулся к волнующей его теме.

— Вы говорите: «реабилитировать себя», — сказал он, словно беседуя с самим собой. — Хорошо. Согласен. Но только если убью Николая, видимо, будут считать, что я себя реабилитировал.

— Да кто же из революционеров не мечтает убить Николая? — отозвался Лятковский.

— Нет, — как бы продолжая свои мысли вслух, перебил его Богров. — Николай — ерунда, Николай — игрушка в руках Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и кровь лучших сынов народа льется, как вода.

Завязалась беседа, полная интереса и для Лятковского. Он объявил мысль Богрова наивной, не учитывавшей всех трудностей, с которыми был бы сопряжен такой акт.

По мнению Лятковского, такое «дело» было бы не под силу одному человеку, для этого следовало бы создать организацию боевиков.

— И я, — заявил Лятковский, — лично готов участвовать в создании такой группы и подыскать для нее стойких и решительных людей…

Богров перебил его, не дав высказать мысль до конца:

— Нет, ваша идея не годится. Нельзя исключить в данном мероприятии случайного провала, и тогда провал будет истолкован как новое доказательство моей провокаторской деятельности. Нет, так не годится. Я сам, без чьей-либо помощи, добьюсь своей реабилитации, восстановления своего доброго имени. Как добраться до Столыпина, я еще не знаю, но думаю, что сумею это сделать осенью, когда в Киеве начнутся маневры, на которых будет Николай и, конечно, Столыпин.

Вы и все товарищи еще услышите обо мне, — решительно повторил он на прощание.

Последняя фраза была произнесена не ради эффекта. Мысль о том, что он должен прекратить сотрудничество с охранкой и загладить причиненный им вред, вошла в сознание Богрова уже давно и крепко, еще в петербургский период его жизни. Он непрерывно думал о том, как добиться реабилитации.

Однако беседа с Лятковским имела для него существенное значение. В процессе этой беседы Богров окончательно убедился в том, что без жертвенного, искупительного подвига ему не смыть с себя клейма ренегата. В этой беседе была впервые нащупана идея подвига, и тут же она облеклась в плоть и кровь — убить Столыпина!

В августе 1911 года, подгоняемый приближением событий — приездом в Киев после маневров царя и его приближенных, — Богров завершил разработку своего плана до мельчайших деталей. 26 и 27 августа он направился на квартиру к H. Н. Кулябко, с которым уже не поддерживал связи свыше полутора лет, предварительно уведомив его по телефону, что имеет сообщить ему кое-что важное. Кулябко немедленно принял его дома в присутствии полковника Спиридовича и вице-директора департамента полиции камер-юнкера Веригина, занимавшихся организацией безопасности царя и сопровождавших его лиц в Киеве.

Богров сообщил присутствующим, что в Киев из Кременчуга собирается приехать известный петербургскому охранному отделению террорист «Николай Яковлевич» в сопровождении некоей «Нины Александровны» для совершения убийства во время «августовских торжеств» одного из видных царских министров. В связи с этой миссией последние обратились к Богрову с просьбой дать им возможность прибыть в Киев не по железной дороге или пароходом, а па моторной лодке, дабы избегнуть полицейского наблюдения, а по приезде в Киев — прожить некоторое время у него на квартире.

Кулябко с друзьями, разумеется, очень заинтересовались сообщением. Вместе они разработали агентурно-оперативный план поведения Богрова в данной ситуации, порекомендовав ему пойти навстречу просьбам «Николая Яковлевича», дабы его и его спутницу держать в поле наблюдения охранки и при помощи Богрова полнее раскрыть их террористические планы, их сообщников и, «ликвидировав» террористов, предупредить события.

Последующие сообщения Богрова о появлении в Киеве «Николая Яковлевича» стали в охранных кругах сенсацией дня, высоко взметнувшей престиж киевской охранки и ее руководства. «Все агентурные сведения, касающиеся подготовки «Николаем Яковлевичем» и его группой покушения на Столыпина и Кассо, — показал Кулябко 5 сентября 1911 г., — я своевременно передал Спиридовичу, Веригину и генералу Курлову, заместителю министра внутренних дел, и на основании моих докладов генералом Курловым были сделаны предупреждения Столыпину и Кассо и доведено до сведения дворцового коменданта Делюлина. Кроме того, лично мною было доложено генерал-губернатору Трепову.

Начиная с 26 августа Богров ежедневно информировал Кулябко об очередных шагах пресловутого «Николая Яковлевича».

В архивном деле сохранилась одна из таких письменных информаций, предъявленная Кулябко следователю Фененко и прокурору Киевского окружного суда Брандорфу. Составленная рукой Богрова (его кличка «Аленский») информация дает наглядное представление о том, как тот вел жизнь Столыпина к роковой развязке. «У Аленского, — писал Богров, — в квартире ночует сегодня приехавший из Кременчуга «Николай Яковлевич», про которого сообщал. У него в багаже — два браунинга. Говорит, что приехал не один, а с девицей — Ниной Александровной, которая поселилась на неизвестной квартире, но будет завтра у Аленского между 12 и 1 час. дня. Впечатление такое, что готовится покушение на Столыпина и Кассо. Высказывается против покушения на государя из опасения еврейского погрома в Киеве. Думаю, что у девицы Нины Александровны имеется бомба. Вместе с тем «Николай Яковлевич» заявил, что благополучный исход их дела несомненен, намекая на таинственных высокопоставленных покровителей. Аленский обещал во всем полное содействие. Жду инструкций». Текст приведенной записки показывает, как далеко зашел Богров в изобретенной им игре в «Николая Яковлевича» за пятнадцатимесячный срок мифического существования последнего.