Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

Из Казалинска пришло известие, что хивинский хан выслал 21 человека русских пленных с посольством. В числе пленных вернулись купцы Бурнашев и Зайцев, захваченные в 1869 году в степи на меновой торговле; казаки Штинов и Воротынцев, захваченные тогда же на станциях Ждулюс и Кара-Кудук, где они были смотрителями; казаки Долбленое, Гузинов, Солодовников, Попов и Дурманов, захваченные в 1870 г. при катастрофе с подполковником Рукиным; казаки Черных и Сухорукое, взятые под Иргизом в 1869 г., когда барантачи угнали табун лошадей. Казакам Кауфман велел дать лошадей и присоединить к казалинскому отряду, а рыбаков и купцов отправить в Оренбург, выдав всем по 15 рублей.

Послов приказано направить на Арстан-бель-Кудук, вслед за отрядом, но они явились к Кауфману только по занятии нами Хивы.

Праздник Пасхи был отпразднован, как подобает, по крайней мере в первом эшелоне, где был церковный намет и единственный священник, знаменитый отец Малов. Пущено три ракеты в 12 ч. ночи. Офицеры разговлялись у Кауфмана, потом все пошли с поздравлением к представителю царствующего дома, князю Романовскому. Войскам, однако, запрещена была водка, опечатанная поэтому у маркитантов.

8 апреля от полковника Иванова получено донесение, что авангард казалинской колонны придет 9-го на Тамду, всего в трех переходах от джизакского отряда. В этот же день, как сказано выше, пришел и экстренный транспорт с гнилыми сухарями. Можно было уже, по мнению Кауфмана, идти далее, не ожидая ни казалинцев, ни остальных транспортов. Не проверенные ничем рассказы Аминова, назначенного колонновожатым, привели к тому, что отряд пошел дальше большими эшелонами: джизакский разделен на два, а казалинский должен был идти целиком; всего, значит, три эшелона. Ни Кауфман, ни его начальник штаба и никто из его ближайших сотрудников не подумали даже, что при эшелонах кроме людей идет масса лошадей и верблюдов, и что никаких колодцев для них не хватит, так как ожидать наполнения их водою, после того как запас весь вычерпан, обыкновенно приходится по несколько часов, а иногда и по несколько суток…

Замечательно, что Кауфман, не любивший вообще сознаваться в ошибках, в этом промахе сознался… По крайней мере в материалах, напечатанных в 1881 г., значит, еще при его жизни и по его распоряжению, такое разделение на крупные эшелоны, признано не совсем удобным (стр. 64), но мы шли, учась (стр. 63), то есть сделали это по молодости и неопытности и опасались встречи с неприятелем… Уходя от своей базы, мы должны были нести ее с собою, и потому «раздроблять войска было бы в этом случае крайне неблагоразумно» (стр. 64). Выходит таким образом, что начавши оправдываться, составители материалов пришли к выводу, что иначе поступить было бы даже весьма глупо, и стало быть, если бы им пришлось во второй раз идти по той же дороге весной, они, научась уже горьким опытом, снова поступили бы так же благоразумно и даже умно и погубили бы отряд…

Но так пишутся только реляции, а не история. Ошибка, сознанная и указанная, остерегает последующих деятелей: они получают в наследие чужой опыт и узнают, как не надо делать. Но если, указав на ошибку, вам говорят, что все-таки именно так всегда и делайте, то это уже не история… Кауфман ни за что не хотел также сознаться, что во время своего самаркандского похода он сделал большую и непростительную для него, как инженера, ошибку, оставив в цитадели слабый гарнизон, не исправив повреждений в стенах, не приказав даже подобрать к бухарским пушкам снарядов и не уничтожив лавчонок, пристроенных к стенам снаружи цитадели, что привело потом гарнизон в отчаянное положение… Его приближенные, кадившие ему из-за наград и боязни быть обойденными при назначении в экспедиции, конечно, соглашались с ним, что иначе поступать он и не мог, что привести самаркандскую цитадель в надлежащий вид, требуемый наукою, было бы крайне неблагоразумно. Баснословная карьера Абрамова, не пропустившего ни одной экспедиции и проскочившего из поручиков в генералы в четыре года, соблазняла почти всех, которые и кадили без конца начальству вообще, а Кауфману в особенности…

Двигаться всем по одной дороге и по пятам друг друга, когда имелся и другой путь, также нельзя считать очень благоразумным: вода выпита, корм съеден передними. Основное правило: «Ходи врозь, дерись вместе» — особенно важно соблюдать здесь, в глубине Азии. Вековой опыт Оренбурга неужели не указ туркестанским, якобы, стратегам? Если и на европейских театрах войны не боятся ходить врозь, то здесь и подавно бояться этого не следует.

А между тем из-за чего казалинскую колонну притянули к главным силам, когда ей проще, удобнее, легче и скорее можно было идти чрез Мин-Булак на г. Шураханы?

Полковник Голов, недалеко от Буканских гор, на кол. Кизыл-Как, получил 1 апреля от Кауфмана приказание остановиться на кол. Бакалы, в этих горах, куда 1-й эшелон пришел 2 апреля. Здесь получено новое приказание идти не через Мин-Булак к Шурахану, а чрез Тамды к Арстан-белю…

Теперь займемся арифметикой. От Бакалы надо было пройти верст 40 до Юз-Кудука, от которого разделяются дороги: одна на Мин-Булак, другая на Тамды. Значит, и считать будем от Юз-Кудука. Отсюда до Хал-Ата, где Голов догнал Кауфмана, — 385 верст, а до Аму-Дарьи оставалась только 251 верста. Если казалинцы, выступив 6 апреля с Юз-Кудука, пришли в Хал-Ата 26-го числа, то, значит, делали по 19 верст в день, то, значит, к Аму-Дарье пришли бы к 20 апреля и были бы от Хивы всего в 50 верстах.

Скажут, что у них было только полсотни казаков и, стало быть, разведочная служба и обеспечение от нечаянных нападений были невозможны. Но и в главных силах эти виды кавалерийской службы, несмотря на избыток кавалерии, были крайне плохи: отряд никогда ничего не знал о неприятеле, а нападения хивинцев были довольно часты и всегда неожиданны. Сведения о неприятельских шайках и колодцах доставлялись только джигитами, а этих молодцов и в казалинском отряде было достаточно.

Притом следует заметить, что здешние азиаты ни во что не ставят казаков, если при них нет ракет или пушек; к пехоте же относятся с великим почтением. Взвод русских стрелков для них страшнее 3-х сотен казаков. Это было замечено и русскими военачальниками, как это будет видно далее. Туземцы говорят: «Казак богач, у него все свое; поэтому он дорожит жизнью, ак-гемлек — белая рубаха (так зовут здесь пехотного солдата) — байгуш, т. е. нищий, у него ничего нет, кроме ружья, да и то не собственное, а казенное; поэтому ему терять нечего и жизнью он не дорожит».

Словом, казалинцы могли смело идти по прежде выбранному пути, не боясь диких наездников. Но они пришли бы на 40 дней ранее Кауфмана к Хиве. Вероятно, этого Кауфман и не желал… 11-го числа началось движение туркестанцев с Арстан-Беля. На первом же колодце Манам-Джана пришлось убедиться, что большие эшелоны не годятся: вода быстро была вычерпана сразу… Пришлось приставить часовых и с вечера до утра не давать месить в колодцах грязь.