Александр Широкорад - Франция. История вражды, соперничества и любви

Алексей Орлов не рискнул прорываться к Стамбулу, но русский флот господствовал в восточной части Средиземного моря, и жители свыше тридцати греческих островов присягнули на верность Екатерине Великой. Блокада Дарданелл и поражения на Дунае заставили турок пойти на переговоры о мире.

Естественно, что французский премьер Шуазёль пожелал стать посредником в мирных переговорах между Россией и Турцией. Однако французский посланник в Петербурге Сабатье де Кабр 23 ноября 1770 г. докладывал Шуазёлю: «Я знаю, что здесь не желают никакого посредничества по поводу Порты».

В 1773 г. по приглашению Екатерины II в Петербург прибыл знаменитый философ Дени Дидро. Французский посланник в России Дюран уговорил Дидро взять с собой текст французских предложений о мире с Турцией и вручить его Екатерине. Философ крайне неохотно согласился исполнить эту деликатную миссию. В ходе очередной аудиенции у императрицы Дидро, смущаясь, вручил ей бумагу, ссылаясь в свое оправдание на то, что в случае отказа посланнику короля угодил бы в Бастилию, едва вернувшись в Париж. Екатерина ответила, что простит этот поступок философу, но только при условии, что тот в точности передаст Дюрану, что она сделала с его посланием. И императрица бросила бумагу в пылающий камин. Эту историю граф Панин с огромным удовольствием пересказал под большим секретом английскому посланнику Гуннингу, добавив, что, пока он управляет иностранными делами, Россия никогда не примет французского посредничества.

А Алексею Орлову императрица отписала: «Наши враги, французы, теперь мечутся, как угорелые кошки, однако, в противность их желанию, Бог благословит наше дело счастливым и скорым окончанием».

Французские дипломаты в XVIII век, как и ранее, имели весьма смутное представление о процессах, происходивших в России. К примеру, где-то посланник Дюран услышал сплетни о Пугачевском бунте, и вот 25 января 1774 г. он докладывает в Версаль: «Мятежники контролируют в настоящий момент огромные территории от Казани до Тобольска». А вот депеша Дюрана герцогу д'Эгильону от 2 апреля 1774 г.: «На помощь Пугачеву пришли крымские татары. По некоторым сведениям, отсюда разослали курьеров в войска, находящиеся на подступах к Грузии, с приказом, чтобы они воспрепятствовали соединению крымских татар с Пугачевым в районе Кубани» [54] Черкасов П.П. Двуглавый орел и королевские лилии. С. 379— 380. .

На самом деле к этому времени Пугачев был обречен, он еще захватывай города со слабыми гарнизонами, но за ним неотступно следовали царские генералы.

21 июля 1774 г. был подписан русско-турецкий Кайнарджийский договор, который включал в себя двадцать восемь открытых и две секретные статьи (артикула). Крымское ханство становилось полностью политически независимым. К России отошли ключевые крепости Керчь, Еникале, Кинбурн и Азов. Россия получила всю территорию между Бугом и Днепром, Большую и Малую Кабарду. В договор было включено условие, в силу которого Россия приобрела «право заступничества за христиан в Молдавии и Валахии».

Россия получила возможность держать военный флот на Черном море. До марта 1774 г. Екатерина требовала права свободного прохода русским военным судам через Проливы, но турки решительно возражали, и в договоре проход через Проливы был разрешен лишь невооруженным торговым судам небольшого тоннажа.

Султан признал императорскую (падишахскую) титулатуру русских царей.

В секретный протокол был включен пункт о выплате Турцией России контрибуции в 4,5 миллиона рублей. Этот пункт носил, скорее, престижный характер, а контрибуция была символической. Только за один 1771 год Россия потратила на войну 25 миллионов рублей. Между прочим, в 1773 г. Обрезков требовал у турок контрибуцию в 40 миллионов рублей.

«Незнайка» Дюрон был взбешен и 16 августа 1774 г. (н.ст.) послал донесение в Версаль: «Мир заключен, и очень странно, что это произошло в тот самый момент, когда мятежники достигли наибольшего успеха, когда имелась наибольшая вероятность переворота, вызванного всеобщим недовольством, когда Крым оказался без достаточных сил, чтобы оказать сопротивление турецким войскам и флоту, когда истощение казны вынудило правительство частично прекратить выплаты. В этих условиях я поражен тем, что Россия получает все то, в чем ей было отказано в Форшанах. Столь счастливой развязке она обязана вовсе не своей ловкости или стараниям ее союзников, а инертности ее противников».

Думаю, комментировать сей пассаж нет нужды. Замечу лишь, что передовые русские отряды находились в 250 км от Константинополя. Ресурсы Оттоманской империи были истощены, а в России, как справедливо писала Екатерина, были области, где и не слышали о войне.

А в то же самое время русский посланник в Париже, князь И.С. Барятинский сообщил в Петербург, что местный официоз «Газет де Франс» продолжает давать искаженную информацию о ситуации на русско-турецком театре военных действий. На страницах этого журнала не встречается ни одного упоминания об успехах русских войск.

И даже через два месяца после заключения Кючук-Кайнарджийского мира в Париже ходили слухи об успешной высадке в Крыму турецкого десанта, который якобы разбил находившиеся там войска князя Долгорукова.

Возможно, кто-то посетует — стоит ли писать о столь малозначительных деталях взаимоотношений с Францией? Нет, стоит, поскольку у нас еще с XIX века развелось слишком много интеллигентов-образованцев, озабоченных тем, что о России скажут в Европе. Европейский обыватель скажет то, о чем ему сообщают вруны дипломаты и журналисты. Французский, равно как и любой западный обыватель, угомонится, лишь осознав, что его повышенный интерес к событиям в Прибалтике, Польше или Крыму может реально привести к появлению ядерного гриба над его городишком.

Так что мудрая Екатерина была трижды права, ответив на злополучный вопрос: «А что скажут в Европе?» — «Начхать!»

Итак, французские миллионы ливров вылетели в польскую и турецкую трубу. Но Луи XV не успокоился и начал субсидировать еще одного врага России — шведов. В марте 1771 г. новый шведский король, Густав III получил от Луи 2 млн. ливров. Самое любопытное, что у Екатерины и в мыслях не было чем-либо вредить Швеции. Единственным ее желанием было сохранить доброжелательные отношения со своим северным соседом и во всем, в том числе и в начертании границ, оставить статус-кво. А вот Густав мечтал о реванше и уничтожении Петербурга.

На французские деньги Густав III организовал государственный переворот. 19 августа 1772 г. риксдаг под дулами пушек принял пакет новых законов, которые существенно увеличивали власть короля. Правительство Швеции превращалось в совещательный орган. Риксдаг, в ведении которого оставались законодательство и налогообложение, созывался теперь лишь по воле короля. Уже в 1775 г. король заявил своим приближенным: «Должно, не теряя ни одной минуты, готовиться к обороне. Чтобы окончить по возможности скорее такую войну, я намерен всеми силами напасть на Петербург и принудить, таким образом, императрицу к заключению мира».