Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой

Он вздрогнул. Это она говорит, протягивает руку, ее карие глаза смотрят на него...

- Как я мог посметь, пани камергерша... Как мог бы я осмелиться!.. Он оборвал, - настолько собственный голос показался ему чужим и противным.

Она посмотрела с удивлением и все еще в ожидании, но он не произнес больше ни слова, только впивался в нее неумолимым холодным взглядом.

- Пани камергерша, мы ждем! - воскликнул кто-то, подбегая с ужимками танцора.

Она подала ему руку и ушла, скрывая в душе гнев.

Заремба сделал несколько шагов вслед за ней, но толпа разделила их и оттолкнула его на прежнее место.

Огромный зал закружился у него в глазах, все смешалось в один вихрь и огни, и красная обивка, и люди, и блестящие зеркала, и во главе хоровода белый Довиньи, размахивающий тросточкой, разукрашенной лентами, скачущий, как подергиваемый веревочкой паяц, и кричащий скрипучим старческим голосом.

Заремба крепче прислонился к колонне и ни на минуту не спускал больше глаз с Изы. И ни о чем не жалел, не давал мучить себя тоске. Был совершенно спокоен, но в этой победе над собой был какой-то горький привкус примирения, было что-то, от чего сердце испытывало боль.

А Иза танцевала теперь как будто только для него. Все время проплывала перед его глазами, словно золотистое облачко. Была похожа на цветок, на лунное виденье и в то же время - на бурю, на вихрь. Лицо ее пылало, глаза метали молнии, сочные губы мелькали в пространстве пунцовой лентой, очаровательная улыбка манила, изящные изгибы тела дышали желанием... Каждое ее движение было песней тоски, напоминания и любви...

"Не соблазнишь меня! - отвечал его вызывающий взгляд. - Я не отдамся больше на муку! Ты убила мою любовь!" - мелькало у него в мозгу вместе с воспоминаниями о каких-то поблекших клятвах и жарких поцелуях. Он отгонял эти встающие из гроба призраки, гнал их из памяти, но не мог оторвать от нее глаз и уйти, как решал каждую минуту.

Очнулся, только когда кто-то толкнул его в локоть.

- Чего тебе?

За его спиной стоял его слуга и доверенный - Кацпер.

- Приехал капитан и какой-то толстый господин, - шепнул он ему на ухо.

- Хорошо, пусть Мацюсь подаст карету.

- У нас нет пропусков.

Север посмотрел, не понимая, в чем дело.

- На углах стоят караулы, и казацкие патрули разъезжают по улицам. У каждого должно быть разрешение от гродненского коменданта.

- Как же мы попадем домой? Придется ждать утра.

- Надо ехать сейчас, дело важное. Я договорился уже с одним босняком. Обещал проводить нас.

Север еще раз посмотрел на Изу. Она танцевала, все время глядя в его сторону, вся - улыбка, вся - безмолвная мольба, вся - словно крик тоскующей любви.

Он порывисто скрылся за толпу, смотревшую на танцующих, и ушел.

Внизу под террасой ожидал какой-то человек, шепнул ему:

- Ступайте за мной! - и пошел вперед, озираясь по сторонам.

На востоке загоралась уже заря. Парк чернел и окутывался густым туманом, тянувшимся с Немана. Откуда-то с выгонов доносилось ржание лошадей.

Заремба оглянулся на дворец; он сверкал всеми окнами, оркестр гремел, танцующая толпа проносилась по залу, и то и дело доносился смешанный гул голосов, смеха и топота ног.

- Кто, говоришь ты, ждет меня? - спросил, остановившись вдруг, Север.

- Пан капитан Качановский с каким-то толстым господином.

Заремба пошел так быстро, что спутники едва поспевали за ним.

II

Перед боковым алтарем костела служилась обедня. Костел был пронизан золотистыми снопами солнечного света, кадильного дыма и волнующих звуков органа. Обедня служилась с музыкой, но без пения и особой пышности. Толстый ксендз-настоятель служил ее немного впопыхах, почему-то торопясь, и каждый раз, когда он поворачивался в сторону молящихся, глаза его с беспокойным любопытством бегали вокруг двух склоненных фигур, едва заметных из-за пюпитров и с виду как будто углубленных в молитву. Иногда же, возглашая какой-нибудь "Te Deum" или перелистывая страницы требника, он украдкой поглядывал подозрительно на лица богомольцев.

Не много их собралось в этот день: какие-то дамы в чепцах и фижмах восседали важно, точно нахохлившиеся индюшки, на передних скамьях, несколько горожанок в нарядных наколках и черных платках побрякивали четками, да еще несколько дородных баб, уставившись слезящимися глазами в ксендза, шептали вполголоса молитвы. Несколько старцев в кунтушах, точно для декорации, стояли перед алтарем на коленях, за ними - несколько мещанских кафтанов, а в глубине, под колоннами, жались к стене рваные сермяги, липовые лапти и простой городской люд. Какой-то старый нищий, постукивая костылями, пробовал протолкаться вперед, тыкая под нос коленопреклоненным богомольцам свою чашку для подаяния. Ксендз-настоятель грозно нахмурил лоб и чуть не обрушился на него с бранью. Раздражали его и сварливые, хотя сдержанные пререкания монахов, которые вместе с монастырскими мальчуганами, одетыми в бернардинские подрясники, увешивали большой алтарь цветами и коврами. Старик ксендз, казалось, был весь поглощен лихорадочным ожиданием чего-то, тщетно пытаясь уловить и связать редкие, долетавшие до него звуки сдержанного шепота.

- Нет, - шептал Ясинский, склоненный над раскрытым молитвенником. Говорил мне Тенгоборский, секретарь сейма, что сегодняшнее заседание будет отложено на завтра. Нужно еще заготовить полномочные грамоты для делегации, которая должна вести переговоры с Бухгольцем, а к тому же Сиверс после вчерашних празднеств лежит в постели. Остальные тоже не прочь отдохнуть.

Заремба, опершись локтями о пюпитр и закрыв лицо ладонями, с жадностью слушал.

- Я получил спешную почту из Вильно и должен сейчас уехать. Вернусь через несколько дней.

Зазвенели пронзительно колокольчики, у многих богомольцев вырвался протяжный вздох, все приклонились к земле. Начался вынос даров.

Ясинский опустился на колено, придвигая одновременно Зарембе какую-то серую тетрадь.

- "Избранные места из сочинений китайского философа Гуда", - шепнул он чуть слышно.

Лишь когда стих звон колокольчиков и только орган продолжал свой торжественный гимн, Ясинский, придвинувшись еще ближе, прошептал:

- Это наш конспиративный катехизис. В приложении найдешь ключ к его пониманию и план расположения русских войск в окрестностях Гродно. Заучи его на память и уничтожь. Шпиков полным-полно на каждом шагу, неизвестно уже, кому верить. Смотри поэтому в оба. Депутатов из оппозиции избегай, за ними всегда следует бдительное око. Кривоуст Скаржинский под заботливой охраной, не может шагу сделать без ангела-хранителя. Строй из себя гуляку, ловеласа и с такими только знайся. Прежде чем подашь прошение, засвидетельствуй почтение Мошинскому; он числился когда-то помощником командира юнкеров и столько лет объедал нас, может быть, не откажет тебе в протекции.