Мэри Рено - Божественное пламя

- Тэр понял, куда ветер дует, - прокомментировал Филипп. - Но мальчишка-то ждать не стал!... Почему?... В Пелле он совсем ребёнком был; даже не помню, как выглядел...

Он снова забормотал, читая через строку описание молниеносной горной кампании. Союзники провели Александра к неприятельскому гнезду на скалах, он повёл наступление вдоль дороги, а тем временем его скалолазы штурмовали отвесную стену с другой стороны, которую никто не охранял.

Наши колонисты из долины, горевшие мщением за все свои обиды, были готовы убивать всех подряд, но я приказал щадить тех женщин и детей, которые не принимали участия в боях. Их я отослал в Амфиполис. Поступи с ними, как сочтёшь нужным.

- Умница парень, - одобрил Пармений. - Эти женщины-горянки всегда в цене. Сильны, выносливы - работают лучше мужчин.

Филипп бегло читал дальше. Шли описания операций по окружению, потом рекомендации отличившихся (Гефестион сын Аминтора из Пеллы сражался с выдающейся доблестью), голос царя становился всё тише и бесцветнее на этих рутинных делах... И вдруг он воскликнул так, что Пармений вздрогнул:

- Что?!...

- Что там такое? - быстро спросил Пармений.

Филипп поднял голову и, сдерживая торжество в голосе, произнёс:

- Он остался там, чтобы основать город.

- Это, должно быть, писаря почерк?

- Да, написано как книга. У медов хорошие пастбища были, а по склонам виноград будет расти. Так что он, посоветовавшись с Ламбаром, восстанавливает их город! Ты слышишь?... Им же на двоих всего тридцать три года!

- Если наберётся, - буркнул Пармений.

- Он уже подумал, кого там поселить... Агриан конечно, верных пеонов, безземельных македонцев, кого он знает... Погоди-ка! Приписка, вот такая... Нет ли у меня достойных людей, кого я хотел бы наградить земельным наделом? Он думает, что смог бы принять двадцать человек.

Пармений решил, что в такой ситуации лучше промолчать, и предусмотрительно закашлялся, чтобы заполнить паузу.

- И, конечно же, город он назвал Александрополь.

Царь умолк, глядя на пергамент. А Пармений смотрел на сильное стареющее лицо в морщинах и шрамах, на седину в чёрной бороде... Так старый бык нюхает запахи новой весны, наклонив потрёпанные в боях рога. И я старею, - подумал Пармений. У них было много общего за плечами. Они делили фракийские зимы и опасности в битвах, и грязную воду из мутных ручьёв и вино после боя... В молодости и женщину делили; она даже не знала, от кого из них ребёнка родила... Пармений снова прокашлялся, - но теперь церемониться не стал:

- Малый всё время твердит, что ты ничего ему не оставишь. Что ему нечего будет делать, не на чем имя своё сохранить. Вот он и ухватился за первую же возможность.

Филипп стукнул кулаком по столу.

- Я горжусь им... Горжусь!...

Он подвинул к себе чистую восковую дощечку и быстрыми глубокими штрихами набросал план битвы.

- План боя был отличный, посмотри! Диспозиция прекрасная. Ну а если бы тем удалось оторваться?... Если бы брешь возникла, вот здесь например - чтo тогда?... Или вдруг бы кавалерия ударила - что бы он делать стал?... Но нет, он всё это держал под контролем, вот отсюда... И когда они пошли не так, как ему хотелось, - он вот что сделал! - Филипп щёлкнул пальцами. - Помяни моё слово, Пармений, этот мой мальчик ещё себя покажет. Он ещё много кого удивит, не только нас с тобой... А я найду ему двадцать поселенцев для Александрополя. Клянусь богами, найду.

- Тогда у меня вопрос. Почему мы до сих пор сидим - и не пьём за это дело? Не пора ли?

- Конечно!... - Филипп крикнул, чтобы принесли вина, и начал сворачивать письмо. - Постой-ка, постой!... А это что?... Я ж ещё не дочитал оказывается.

С тех пор как я пришёл на север, я постоянно слышу о трибаллах, живущих в горах Хаймона. Все говорят, что они воинственны, не знают закона и представляют угрозу для обжитых земель. Мне кажется, пока я здесь, в Александрополе, я мог бы пройти в их страну и привести к их порядку. Прежде чем вызывать из Македонии необходимые для этого войска, я хочу заручиться твоим позволением. Я предлагаю...

Принесли и разлили вино. Пармений схватился за чашу и жадно хлебнул, забыв подождать царя; а тот забыл заметить это.

- Трибаллы?... Что он задумал? Неужто хочет выйти к Истру?

Филипп, перескочив через детали сыновнего плана, прочёл:

Эти варвары могут доставить много беспокойства, если ударят нам в спину, когда мы пойдём в Азию. А если их покорить, то мы можем отодвинуть наши границы на север до самого Истра. Эта река, как говорят, самая большая на земле после Нила и Внешнего Океана и потому представляет собой естественный оборонительный рубеж.

Два закалённых бойца смотрели друг на друга, словно пытаясь увидеть знамение. Молчание нарушил Филипп: хлопнул себя по колену, закинул голову и громко расхохотался. Пармений с облегчением рассмеялся тоже.

- Симмий! - крикнул царь. - Позаботься о курьере принца. К утру подберёшь ему свежего коня. - Он оттолкнул кубок и повернулся к Пармению: Надо сразу отменить его затею, пока собраться не успел, а то после слишком обидно будет. Знаешь, что я придумал? Я ему подскажу, пусть с Аристотелем посоветуется насчёт конституции своего города. Ну и мальчишка, а?... Ну и мальчишка!...

- Ну и мальчишка!... - эхом отозвался Пармений, напряжённо вглядываясь в свою чашу.

На темной поверхности вина мелькали видения, как в сказочном волшебном зеркале.

По Стримонской долине далеко растянулись фаланги и эскадроны, возвращаясь на юг. Впереди, во главе своего личного эскадрона Александр. Гефестион рядом с ним.

Вокруг висит неумолчный шум: издалека доносится пронзительный плач, причитания; а к ним примешивается глухой скрип, словно дерево трещит. Это каркают вороны, и коршуны кричат, затевая драки из-за лакомых кусков.

Поселенцы своих убитых похоронили; солдаты своих сожгли на погребальных кострах. В хвосте колонны, позади госпитальных повозок, катится телега с урнами; местные гончары слепили. Урны упакованы соломой; на каждой - имя, краской.

Победа далась быстро, потери невелики... Об этом и разговаривали солдаты, глядя на тысячи врагов, так и лежавших, где были убиты, принимая обряды, какими чтит их природа. По ночам их обгрызают волки и шакалы, с рассвета принимаются за дело бродячие псы; а птиц-стервятников столько, что закрывают тела сплошным кишащим покровом.

Если колонна проходит близко, они поднимаются и висят над своей поживой - яростно орущей тучей, - только тут становятся видны уже обглоданные кости и лохмотья плоти, оставленные волками, когда те торопились до внутренностей добраться... Вокруг висит неумолчный шум, вместе с трупным зловонием.

Через несколько дней их обглодают дочиста. Самая скверная работа будет сделана, так что хозяевам этих земель останется только сгрести кости в кучу и спалить, или зарыть в яму.