Том Вулф - Битва за космос

Астронавты были столь знамениты, их так почитали и постоянно дергали по всяким пустякам, что в этой новой отрасли военного дела им не было равных. Всюду, где бы они ни появлялись, люди бросали свои дела и смотрели на них этим особым взглядом, полным благоговения и сочувствия. Сочувствия – потому что все наши ракеты взрываются. Это был прекрасный, дружелюбный, теплый взгляд – все правильно, – но все же в нем заключалось что-то странное. Словно это была сияющая улыбка сквозь слезы – слезы и радость вместе. Раньше в Америке так никто не смотрел: этот взгляд вернулся из первобытного прошлого. Это была улыбка, полная почтения и изумления – перед такой храбростью! – улыбка, которой одаряли участников поединков заранее, до боя.

Что ж… Гленн был готов, готов к избранию; он был готов первым полететь в космос, к чему его обязывали эти сияющие лица, этот почет и уважение.

Среди людей, смотревших на них этим особым взглядом, полным преданности, был Лео де Орси, юрист из Вашингтона. Уолтер Бонни – офицер НАСА по связям с общественностью, который устроил пресс-конференцию, – увидев, какое безумие овладело прессой, заключил, что ребятам в их новой роли знаменитостей нужна профессиональная помощь. Он обратился к де Орси, который был специалистом по налогам. Гарри Трумэн в свое время даже подумывал сделать его главой Международной таможенной службы. Де Орси представлял многих знаменитостей шоу-бизнеса, включая Артура Годфри, друга президента Эйзенхауэра. Итак, они всемером отправились на обед с де Орси в отдельном кабинете в «Кантри-клаб», недалеко от Вашингтона. Де Орси оказался приятным, хотя и одетым несколько крикливо джентльменом с небольшим круглым животиком. У него было слегка угрюмое выражение лица, а вел он себя так, как и полагается человеку, близкому к Бонни. Он сказал, что готов представлять их интересы, и добавил:

– Я настаиваю лишь на двух условиях.

«Ну вот, началось», – подумал Гленн.

– Во-первых, – сказал де Орси, – я не приму гонорара. А во-вторых, не нужно возмещать мне расходы.

Он еще на мгновение сохранил на лице угрюмое выражение, а потом улыбнулся. И все встало на свои места. Де Орси был совершенно искренен. Ему доставляло огромную радость просто помогать астронавтам. Он не знал, чем им угодить. Так все и пошло с того вечера. Внимательность и щедрость Лео де Орси просто не знали границ.

Он предложил продать авторские права на их биографий тому из издателей, кто предложит самую высокую цену. Бонни был уверен, что президент и НАСА это разрешат, потому что военные уже заключали подобные сделки после Второй мировой войны, в том числе и сам Эйзенхауэр. Для НАСА главным здесь могло стать то, что если они, все семеро, продадут авторские права одной организации, то тем самым получат естественную защиту от бесконечных расспросов и докучливых приставаний остальных журналистов и смогут как следует сосредоточиться на подготовке.

И действительно, в НАСА и Белом доме одобрили идею, и де Орси начал торговаться с журналами, установив начальную цену в пятьсот тысяч долларов. Единственное серьезное предложение – пятьсот тысяч – поступило от журнала «Лайф», и де Орси заключил сделку, У «Лайф» был отличный прецедент, который и подстегнул редакцию к принятию решения. Мало кто об этом помнил, но в свое время «Нью-Йорк таймс» купила авторские права на биографию Чарльза Линдберга как раз накануне его знаменитого трансатлантического перелета в 1927 году. И от этого выиграли обе стороны. Купив исключительные авторские права, «Таймс» посвятила Линдбергу первые пять страниц в день перед полетом и все шестнадцать – после его возвращения из Парижа. А все остальные крупные газеты просто не могли выдержать конкуренции. За авторские права на автобиографии и на биографии своих жен астронавты получили от «Лайф» пятьсот тысяч долларов, которые разделили между собой поровну. Каждой семье досталось около двадцати четырех тысяч в год, а всего за три года, на которые был рассчитан проект «Меркурий», каждому полагалось примерно по семьдесят тысяч долларов.

Младшим офицерам, которые вместе с женами и детьми перебивались на пять-восемь тысяч долларов годового жалованья (плюс две тысячи на квартплату и питание и чуть более полутора тысяч за дополнительные полеты), эта сумма поначалу казалась просто невообразимой. Конечно, они получат ее не сразу, но… Привилегии есть привилегии. Кадровый офицер и его семья мирились со многим, понимая, что, когда придет время привилегий, их можно будет получить и поделить. Это было частью неписаного договора Сделка с «Лайф» даже защищала астронавтов от опасности того, что их автобиографии станут уж слишком личными. Тексты, хотя и написанные журналистами «Лайф», будут идти от первого лица, и под ними будут стоять их подписи: «Гас Гриссом», «Бетти Гриссом»… Да и к тому же они могут выкинуть по своему усмотрению любую фразу, которая им не понравится. То же право сохранится и за НАСА. Теперь ничто не мешало парням стать такими, какими они выглядели на первой пресс-конференции: семь верующих патриотов из небольших протестантских городков, семь хороших семьянинов с превосходной поддержкой на домашнем фронте.

Летом 1959 года дела с «Лайф» и другими изданиями шли просто превосходно. Американцы, казалось, получали огромнейшее удовольствие от того, что астронавты перевернули обычные представления о волшебстве с ног на голову. Все считали – и пресса всячески это подчеркивала, – что семь его астронавтов стали величайшими пилотами и самыми храбрыми людьми в Америке именно благодаря совокупности обстоятельств своего прошлого: маленьким родным городкам, протестантским ценностям, крепким семьям и простой жизни. Генри Льюс, основатель «Лайф» и босс из боссов, в отношениях с астронавтами не играл значительной роли – за исключением денежных вопросов, – но он все же пришел взглянуть на своих мальчиков. Льюс был ярым пресвитерианином, а астронавты казались самим воплощением пресвитерианства. Однако их никак нельзя было назвать «американским деревенским чудом». Моральный облик астронавта сформировал Джон Гленн на первой пресс-конференции. Остальные все время дипломатично помалкивали. Все – от Льюсов и Рестонов до прессы, этого вездесущего викторианского джентльмена, – видели в астронавтах семь кусков одного и того же пирога, фирменного пирога мамочки Джона Гленна, происходящего из здоровых деревень американской глубинки. Этот джентльмен думал что видит перед собой семерых Джонов Гленнов.

Из семерых героев его свет сиял ярче всех. А наименее заметным, очевидно, был Гордон Купер – худощавый на вид простодушный, по-домашнему милый парень. Он родился в Шоуни, в штате Оклахома. У него был настоящий оклахомский тягучий говор. Кроме того, Купер был самым молодым из семерых – ему исполнилось тридцать два года. Он никогда не участвовал в боях, да и в Эдвардсе не проявил себя выдающимся летчиком-испытателем. Скотт Карпентер, правда, поднялся по гигантскому зиккурату не выше Гордона Купера, но с сожалением говорил о своем относительном недостатке опыта в реактивных полетах. Купера же все это ничуть не расстраивало, что раздражало некоторых парней, особенно Гаса Гриссома и Дика Слейтона.