Сергей Обручев - Таинственные истории

После шести часов вечера небо заволокло, в восемь часов пошел дождь. Толстой зажег громадную лиственницу, чтобы огонь и дым служили маяком для Перетолчина. Но он не появился. На следующий день дождь продолжался до полудня, дул сильный ветер. Толстой ждал весь день, но никто не пришел. 3 июля Толстой решил отправиться на кратеры один, до первого из них было не более 15—16 км. Он думал, что Перетолчин, вероятно, отказался от поездки к кратерам на лошадях, а пешком, как знал Толстой, он не хотел туда идти и раньше: еще 1 июля Толстой предлагал ему навьючить все необходимое имущество на его лошадь и пойти вдвоем, так как все равно придется вести лошадь в поводу. Толстой предполагал, что Перетолчин решил вернуться в Окинский караул и потом поехать на вулканы более легким южным путем через Катурус.

К восточному кратеру (теперь вулкан Перетолчина) Толстой доехал к двум часам дня и пробыл на вершине до вечера, затем переночевал вблизи, на удобной поляне к северу от кратера.

Костер горел у него всю ночь. 4 июля около десяти часов утра, побывав на кратере, Толстой отправился южным путем через Катурус в Окинский караул, куда добрался 6 июля днем. Перетолчина с проводником там не было. Посоветовавшись с Варварой Ивановной, Толстой решил 8 июля поехать на поиски, тем более что провизия у Сергея Павловича была на исходе.

Таков рассказ Толстого, записанный в его показаниях по делу о гибели Перетолчина.

Интересно остановиться на показаниях Ефима Безотчества, которые он дал тогда же в Окинском карауле на допросе уряднику Попову. Проводник сообщил, что Перетолчин вместе с ним выехал со стана на левом берегу реки Джон-Болок против устья реки Хикушки вечером 1 июля, как было условлено с Толстым, но по дороге через лаву одна из лошадей провалилась в трещину. Они испугались, очень долго провозились, вытаскивая лошадь; ночь провели на лавовом потоке. Вернувшись обратно на стан, Сергей Павлович решил теперь пойти на вулкан пешком. 2 июля было ненастье. Только 3-го Перетолчин двинулся пешком через лаву. Он тяжело нагрузился: кроме большого фотоаппарата и прочих инструментов он взял с собой штатив, принадлежавший Толстому, и его же баранью шубу. До тех пор шубу везли на вьючной лошади. Сергей Павлович хотел доставить ее Толстому, так как тот уехал налегке, в одной куртке. Ефим Безотчества был последним человеком, который видел Перетолчина.

Толстой, как мы знаем из его рассказа, уже в 6 часов утра 3 июля уехал из стана на Джон-Болоке. Очевидно, что Сергей Павлович только к вечеру мог дойти до стана Толстого у первого вулкана.

Ефим прождал Перетолчина до 6 июля; продукты у него кончились. Он утешал себя мыслью, что Сергей Павлович встретился с Толстым. Ефим сходил к первому стану Толстого на Джон-Болоке у устья Хикушки, убедился, что Перетолчин побывал там и что он ушел дальше к вулканам.

6-го же июля Ефим уехал в Окинский караул, до которого было 60—70 км; вечером 7-го он добрался до караула и узнал, что Перетолчин к Толстому на стоянку у первого кратера до утра 4 июля не приходил.

Беспокойство Варвары Ивановны, превратилось уже в серьезные опасения. Благодаря энергии урядника Попова в 5 утра следующего дня, 8 июля, выехала спасательная партия: Толстой, сам урядник Окинского стана Попов, карантинщик Николай Безотчества (сын Ефима), Ефим, пять бурят и Варвара Ивановна.

Прежде всего поехали к палатке, которую оставил на месте Ефим. Здесь нашли все вещи в порядке; обнаружили и деньги — 36 р. 6 к., которые были переданы Варваре Ивановне. От палатки в разных направлениях были начаты поиски. Через три дня захватили палатку и вещи Перетолчина и поехали на кратеры. По дороге на восточный кратер Варвара Ивановна обнаружила следы Сергея Павловича — мох на тропе был местами приподнят палкой, о которую он опирался. Дальше Николаем и Толстым была найдена рогожка, которой Перетолчин завязал шубу: очевидно он перекинул здесь шубу через руку. Эта находка сделана, по одним показаниям, в 4 км от вулкана, а по другим — в 2,5 км.

Дальше следы не просматривались. Никто не подумал, что поиски должны широким веером охватить базальтовое поле, куда мог сойти Перетолчин. После двух ночевок у кратера русские выехали обратно по дороге через Катурус. Буряты еще раньше вернулись через Джон-Болок.

17 июля урядник снарядил новую, уже большую спасательную партию. Поехали опять он сам и Варвара Ивановна, писарь Окинского стана И. Р. Сидоренко, стражник А. С. Кромской и значительное количество бурят — 35 человек, по документам — 38. От палатки на Джон-Болоке разделились на группы и искали три дня, а затем вернулись по Джон-Болоку.

К следующей спасательной партии, поехавшей 23 июля, Варвара Ивановна не могла присоединиться, так как очень утомилась. Ездили опять урядник, Толстой, Ефим и четверо бурят. Провели в поездке пять суток.

2 августа по распоряжению тункинского пристава спасательная партия была организована в еще более значительном составе — до 48 бурят (по сообщению урядника Попова, — 59), но поиски опять кончились ничем. Проездили всего семь суток, искали везде в радиусе 120—150 км. Падал снег, и следы закрылись.

Таким образом, по-видимому, на протяжении всего каких-нибудь 15 км между Джон-Болоком и первым вулканом Перетолчин бесследно исчез. Снег покрыл горы, и дальнейшие поиски пришлось оставить до весны. Варвара Ивановна с тяжелым сердцем уехала домой в Иркутск.

В Иркутских газетах уже в июле появились статьи и заметки об исчезновении Перетолчина. А. Вознесенский напечатал в газете «Сибирь» большую статью; в ней он, между прочим, сообщал, что собраны деньги на организацию поисков: 50 р. дал Восточно-Сибирский отдел Географического общества, сбор среди частных лиц принес 157 р. Вознесенский предполагал, что Перетолчин скончался от сердечного припадка, которым он был подвержен. Переход с большим грузом в жаркий день мог этому способствовать.

Серьезные подозрения у Варвары Ивановны, как и у других местных жителей, возбуждал Толстой, который оставил Перетолчина, не выяснив, пошел ли он для условленной встречи на кратер. Толстой отличался угрюмым характером и был в неладах с местным населением, и это настроило окружающих против него.

Уже 6 сентября 1914 г. становой пристав 3-го стана Иркутского уезда запрашивал окинского родового старосту о поведении и жизни Толстого. Нужно было выяснить, правда ли, что Толстой отговорил Перетолчина нанимать проводника из местных бурят, почему он оставил Перетолчина, почему он поехал по неизвестной ему дороге, кто рекомендовал его на место наблюдателя и т. п. 30 сентября Окинское родовое управление сообщило, что Толстой отказался без всяких объяснений отвечать на предложенные ему старостой вопросы и пришлось удовлетвориться опросом местных жителей. По их мнению, местность, по которой возвращался домой Толстой, труднопроходима и ему проще было возвратиться к Перетолчину. Толстой не знал раньше ни той, ни другой дороги, так как никогда не уезжал дальше 12 км от Окинского караула. С местными жителями — русскими и бурятами — он почти не общался. Караульный метеорологической станции Евграф Жамбалов, проживавший в одном доме с Толстым, показал: «В семье Толстой — величайший деспот, детей держит в излишней строгости, а жену даже бьет. В одно время драки с женой им была сломана скамейка и стол, а также в одно время и за ним, Жамбаловым, гонялся с шестом в руках, каковым хотел ударить его, но Жамбалов убежал с криком, каковой слышали соседи». Староста на запрос пристава глубокомысленно заметил: «Ненормальностей за Толстым не замечается, но в то же время и вполне нормальным его признать нельзя».