Сергей Обручев - Таинственные истории

Я много раз встречался с Варварой Ивановной, особенно с 1941 по 1945 г., когда жил в Иркутске. Она охотно передала небольшой архив мужа в Географическое общество СССР (в Ленинграде), где он хранится в специальном фонде. Варвара Ивановна много рассказывала мне о своих поездках с мужем и особенно о трагической его гибели. До конца своей жизни она была убеждена, что Толстой убил Перетолчина.

Удивительно, как при своей исключительной доброте и мягкости Варвара Ивановна сохраняла всю жизнь, в течение 45 лет после гибели мужа, такое твердое убеждение в виновности Толстого. Очевидно, этот человек был ей действительно очень неприятен и антипатичен.

Пойдем ли мы за Варварой Ивановной и признаем ли виновность Толстого?

Как я уже отметил, Толстой виноват не более, чем Ефим Безотчества: оба они оставили Перетолчина, не установив, нуждается ли он в помощи. Но Толстой оставил его в тот момент, когда Перетолчин находился еще вместе с Ефимом. Толстой не мог предполагать, что до утра 3 июля Перетолчин все еще медлил с переходом через лаву: ведь дождь кончился к полудню 2-го. Продуктов у Толстого оставалось мало. Он судил о поступках Перетолчина по своим настроениям: при его эгоцентрическом характере он не стал бы считаться с обещаниями и уехал бы не спрашиваясь.

Проступок Ефима серьезней. Он был уверен, что утром 3-го Толстой уже уехал. Перетолчин ушел пешком: мог ли он догнать конного, если тот будет ждать его на вулкане только до вечера 3-го? И вообще, как можно оставить человека одного, пешего, в горах, не проверив, в каком он состоянии. Ефиму лень было идти пешком за 15 км. Поэтому он удовлетворился осмотром места стоянки Толстого на Джон-Болоке и не захотел идти дальше, утешив себя мыслью, что Перетолчин встретился с Толстым. Но и в этом случае он оставил двух человек с одной только лошадью, имея в своем распоряжений двух свободных — верховую Перетолчина и вьючную.

Я считаю, что явная лень Ефима оказалась несравненно вреднее равнодушия Толстого. Но, как я уже говорил, ни одно подозрение по адресу Ефима не было высказано и его допросы показывают полное доверие к нему со стороны следователей.

На все остальные пункты обвинений Толстой ответил вполне убедительно. Уговаривал ли он Перетолчина не брать проводника, неизвестно, так как разговор велся наедине, а Толстой вообще отрицает, что такой разговор происходил. Но мы знаем, что Перетолчин испытывал серьезные стеснения в деньгах и ему бесплатный спутник был весьма важен. За специальными знаниями местности он не очень гнался: в 1912 г. он уже ездил по Джон-Болоку, по-видимому до озера Хара-Нур, и знал дорогу. Возле озера никаких ссор у Толстого с Перетолчиным не было. Они расстались потому, что Перетолчин и Ефим побоялись за своих лошадей. То, что Толстой поехал один, показывает его большую решительность: вытащить одному застрявшую в трещине лошадь, по моему опыту, очень трудно, почти невозможно.

Отношение Перетолчина к Толстому видно из поступка с шубой: решение нести сверх своего груза еще килограммов 6—8 чужого доказывает, что отношения между ними сложились хорошие. Кстати, эта шуба, может быть, и послужила причиной гибели Перетолчина: он настолько устал от груза, который тащил по открытой дороге в жаркий, летний день, что сердце могло не выдержать напряжения.

Толстого обвиняют в том, что он поехал по другой дороге, а не вернулся назад мимо стоянки Перетолчина. Но возвращение через Катурус вполне оправданно. Несомненно, они говорили об этой дороге с Перетолчиным и хотели по ней вернуться. Она ничуть не хуже, чем дорога по Джон-Болоку, а последняя очень пугала Толстого действительной опасностью сломать ноги лошади в трещинах базальтов. В 1865 г. П. А. Кропоткин — первый исследователь вулканов Джон-Болока — обратно от вулканов поехал через Катурус, так как лошади сильно повредили себе ноги на пути через Джон-Болок и Хикушку.

Когда в 1940 г. я ездил к вулканам, проводник Мунконов повел нас через Катурус, считая эту дорогу лучшей, и я убедился, что действительно она хотя и едва заметна, но не может считаться плохой. На Джон-Болоке, куда мы попали несколько позже в том же году, сама тропа вдоль левого берега реки также не представляет особых неудобств, но переход с лошадьми через базальтовый поток на правый берег действительно опасен. Поэтому я считаю, что Толстой, избрав путь через Катурус, действовал вполне правильно.

Остается еще дурной характер, избиение жены, скандалы с соседями, но все это не может быть элементами обвинения. Несомненно, Толстой как человек не вызовет нашей симпатии. Но мог ли он убить так легко своего спутника, человека очень спокойного и уравновешенного?

В пользу естественной смерти Перетолчина говорит и обстановка, в которой был найден скелет: нельзя придумать более естественного расположения предметов, сделанного человеком, мирно подготовившимся к съемке широкого пейзажа! Штатив расставлен, накрыт черной тканью, шуба заботливо повешена на палке, большая камера стоит на земле. Как бы пришло в голову убийце, принеся сюда труп, так инсценировать всю-эту обстановку?

Что еще сказать по поводу убийства? Только то, что отсутствие трещин на черепе отнюдь не исключает такую версию: Перетолчин мог быть убит выстрелом из ружья (оно имелось у Толстого, и в деле нет сведений о его состоянии), ударом ножа и так далее без повреждений костей. Таким образом, осмотр скелета и вещей отнюдь не решает вопроса о виновности Толстого. Но о его невиновности говорит вся совокупность фактов и полное отсутствие мотивов преступления.

Если бы Толстой убил Перетолчина, то его поступки были бы другими. Он мог скрыть труп в трещине лавы или в кустах. Для чего было тащить его за версту от убийства на поле лавы, чтобы инсценировать естественную смерть? При этом предполагалось, что Толстой пробил голову Перетолчина. Как же это можно было скрыть?

Толстой-убийца должен был поехать обратно к Ефиму, чтобы подтвердить, что Перетолчин к нему не возвращался, поискать вместе с ним и т. п. В этом случае причины к спешному отъезду по незнакомой дороге у него не было.

Можно считать, что Перетолчин скорее всего, как указывал А. Вознесенский, умер в результате разрыва сердца (как принято было говорить в то время), или инфаркта (как говорят теперь).

Каково значение научных работ С. П. Перетолчина? Он был, безусловно, талантливым человеком, начал он исследователем типа краеведа, а потом постепенно превратился в специалиста-геолога. Его опубликованные работы о ледниках Мунку-Сардыка и оз. Хубсугул — очень тщательно выполненные всесторонние исследования физико-географического типа. Статья о хубсугульских базальтах — хорошее региональное геологическое исследование. В обоих районах Перетолчин был пионером: первый дал стоящие на современном научном уровне описания. Исследование вулканов Джон-Болока также должно было стоять на том же уровне: после беглой поездки П. А. Кропоткина в 1865 г. никто не изучал вулканов. Геолог, вышедший из школы В. А. Обручева, конечно, должен был дать первоклассное описание вулканов и лавового потока. Очень жаль, что не сохранились записные книжки Перетолчина 1912 и 1914 гг.