Джереми Блэк - История Британских островов

Некоторые иммигранты осознанно стремились ассимилироваться. Так, в XIX в. иммигранты-евреи из восточной Европы, говорившие на идиш, англизировались Еврейским комитетом и другими учреждениями, так что они в конечном счете утрачивали свой традиционный язык и культуру. Однако их сеть коммунальных служб имела большое значение в социальном обеспечении, так что, например, уровень детской и материнской смертности у иммигрировавших евреев был значительно ниже, чем у прочих иммигрантов, поселившихся в трущобах восточного Лондона. Многие группы иммигрантов стремились сохранить четкую идентичность; в некоторых случаях это было связано с неприятием общепризнанных ценностей. По некоторым вопросам, таким как совместное обучение для женщин из мусульманских семей, это порождало административные и законодательные проблемы. В Британии сосуществовали «культурное многообразие» и межрасовая напряженность, и хотя расовая дискриминация была признана незаконной актом о межрасовых взаимоотношениях (1977 г.), насилие на расовой почве выливалось в нападения на районы проживания «небелого» населения. Как для «белых», так и для «черных» серьезную проблему представляла преступность, особенно наркоторговля и хулиганство. Враждебность черного населения по отношению к действиям полиции, которые они воспринимали как дискриминацию, сыграла главную роль в возникновении массовых беспорядков в южном Лондоне и Ливерпуле в 1981 г. и последовавшей волны насилия. В октябре 1991 г. 28-тысячная столичная полиция Лондона насчитывала только 679 офицеров из этнических меньшинств; из 384 главных суперинтендантов в стране только один был небританского происхождения. В то время как иммиграция становилась все более животрепещущим вопросом, эмиграция падала; несмотря на то, что она была заметным явлением еще в первой четверти XX в., а до 1930-х гг. и затем снова с 1950-х гг. эмигрировало из страны больше людей, чем въезжало.

Во второй половине XX в. Британия укрепила свои связи с континентом в экономической и политической сфере. Страны Западной Европы ощущали угрозу сначала со стороны Советского Союза, а затем хаоса, воцарившегося в Восточной Европе после падения коммунистической системы в начале 1990-х гг.; европейская экономика чувствовала давление развивающихся восточно-азиатских стран. Британия была теснее связана с континентальными рынками и поставщиками, чем в 1973 г., а ее привлекательность для «внешних инвестиций», особенно из Японии, Америки и стран ЕЭС отчасти явилась следствием ее вхождения в эту торговую систему.

Существовало и определенное напряжение. Родство — не единственная причина для близких или союзнических отношений. Свою роль играет и взаимодополняемость. Именно так обстояло дело с Британской империей в конце XIX в. Основы имперского союза считались двоякими. Главный упор, иногда не вполне корректно, делался на общебританском происхождении, обычаях, устоях, расовой и языковой принадлежности, но на второй план выходила взаимодополняемость, особенно в экономическом плане. Так, доминионы и колонии могли обменивать сырье на промышленные товары индустриальной Британии, а их общие интересы основывались на различиях. Таким же образом выстраивались отношения с заокеанскими торговыми партнерами, не входившими в состав империи, в первую очередь с Южной Америкой. Европейский Союз был не столь удобен для британской экономики из-за сходства между Британией и ее соседями, которое превращало их отношения в союз конкурентов, а не партнеров.

На взаимоотношения влияли также и серьезные политические проблемы. Скептицизм по отношению к европейскому «сверхгосударству» и «евро-федерализму» широко распространился в 1980-х и 1990-х гг., а поддержка, которую оказывали европейскому идеалу в 1980-х гг., на самом деле отчасти определялась тактикой и оппортунизмом и по сути была направлена против Тэтчер, которая, хотя и подписала закон о единой Европе, вовсе не была ярой сторонницей Европейского Союза. В этой связи о многом свидетельствуют два факта, на первый взгляд, совершенно разного плана: редкость флагов Евросоюза в Британии и патриотический подъем, охвативший британское общество во время Фольклендского кризиса 1982 г., когда британские войска изгнали с островов вторгшихся туда аргентинцев. Напротив, не было заметно особой охоты убивать или быть убитыми за Европу, а размещение британских войск в Боснии не вызвало энтузиазма. Евросоюз практически не принимался во внимание во время Войны в Заливе (1990-1991 г.), в которой Британия играла выдающуюся роль. Политическая идентичность оставалась отчетливо национальной, а не интернациональной.

Процессы изменений легче понять, если изучать их в отдельно взятой области. На значительные перемены, постигшие Уэльс, повлияли роль тяжелой промышленности в британской экономике и лейбористская воинственность начала XX в. Индустриальная и политическая воинственность отступили во время Первой мировой войны, отчасти из-за того, что правительству удалось смягчить недовольство шахтеров, но в 1919 г. Ллойд-Джордж отверг призывы национализировать угледобывающие предприятия; в 1921 г. шахты были возвращены частным владельцам, а в Южном Уэльсе размещены правительственные войска.

Депрессия в угледобыче заставила нанимателей снизить заработную плату в 1926 и 1931 гг., а сопротивление тред-юнионов не принесло успеха. Будучи центром угледобычи, особенно сильно затронутым кризисом из-за снижения экспорта антрацита, Уэльс играл важную роль во всеобщей забастовке 1926 г. Тем временем на первые позиции выдвигалась лейбористская партия, опиравшаяся на юго-восточный Уэльс. В 1918 г. она выиграла 10 мест в Парламенте от Уэльса, а в 1929 г. — 25 мест. После Первой мировой войны это был другой Уэльс: лейбористский, а не либеральный. Уэльсу пришлось пережить кардинальные экономические изменения, включая серьезный спад в важных и традиционных отраслях. Международная конкуренция, переоцененный фунт, недостаточные инвестиции и другие проблемы нанесли тяжелый удар по угольной отрасли: добыча упала с 56 миллионов тонн в 1913 г. до 48 в 1929 г. и 20 в 1945 г. Железная и сталелитейная промышленность также переживали не лучшие времена. К 1931 г. в Кардиганшире были закрыты все свинцовые рудники. Безработица в Уэльсе выросла до 37,5 процента в 1932 г. и все еще составляла 22,3 процента в 1937 г. Воздействие безработицы было местного масштаба, но там где она присутствовала, имела ужасные последствия, а пожилые люди в Южном Уэльсе в конце XX в. все еще вспоминают о ней как о самом страшном явлении в своей жизни.

Но упадок затронул не все сферы деятельности. Области, расположенные по берегам реки Ди, находились на подъеме, а к 1934 г. в Южном Уэльсе на каждых десять человек приходилось по одному месту в кино. В этом же году было сочтено необходимым перестроить кинотеатр Олимпия в процветающем Кардиффе. Тем не менее упадок в отдельных отраслях промышленности глубоко затронул валлийскую экономику, а безработица и бедность тяжело давили на население. Обострилось положение с здравоохранением, и значительную опасность стал представлять туберкулез. Между 1921 и 1939 гг. эмигрировало около 450 000 валлийцев, по большей части в развивающиеся регионы южной Англии. В 1938 г. граф Плимут, президент Национального промышленного совета Уэльса и Монмутшира, образованного в 1932 г., заявил: «Проблемы валлийских промышленных регионов не удастся преодолеть, пока мы не сумеем разрешить трудности, которые обременяют нашу основную торговую сферу — торговлю углем. Чтобы достичь баланса в промышленности, мы должны развивать легкую промышленность». В период между двумя мировыми войнами проблемы угля и легкой промышленности так и не были разрешены, а тяготы тех лет скрепили союз Уэльса и лейбористов, который сохранился и в послевоенные десятилетия экономического роста. Если в первые десятилетия XX в. ведущим валлийцем на британской политической арене был Ллойд-Джордж, то в 1940-х и 1950-х гг. эту роль взял на себя Эньюрин Бивен, член Парламента от Эббу-Вейла, радикальный социалист, который, в бытность свою министром здравоохранения (1945-1951 гг.), сыграл ключевую роль в создании Государственной службы здравоохранения. Лейбористы пользовались большей поддержкой электората, чем либералы в свои лучшие времена. Кроме того, как и в других областях Британских островов, налогообложение ударило по крупным поместьям, и их упадок оказал воздействие на общество, экономику и политические отношения в сельских регионах: мелкие собственники земли приобрели гораздо больше веса. Наряду с доминированием лейбористов, период между двумя мировыми войнами в Уэльсе ознаменовался ростом, хотя и ограниченным, активности со стороны националистов. Плайд Камри, валлийская националистическая партия, была создана в 1925 г. для борьбы за самоуправление, но не имела особого успеха. Избранный ею курс на «возвращение к земле» превозносил сельское хозяйство и стремился добиться культурного и экономического единства и политической независимости. Плайд Камри прежде всего была озабочена положением валлийского языка и выступало против урбанистического и индустриального общества; такие принципы не разделялись основной массой валлийского, в целом англоязычного, населения. В этот период вопрос о самоуправлении не вызывал особого интереса; более того, даже административные учреждения для отдельного управления регионом развивались гораздо медленнее, чем в Шотландии. Должность министра по делам Шотландии, отмененная в 1746 г., была восстановлена в 1885 г.; а в 1934 г. в Эдинбурге был образован кабинет министров Шотландии (Scottish Office). Параллельные валлийские учреждения были созданы только в 1964 г. В 1941 г. советник Джордж Уильяме из Кардиффа, председатель Национального Индустриального комитета, высказывал сожаления о том, что этот комитет является «единственной организацией, которая может говорить от лица все местных властей Уэльса по экономическим вопросам».