Иван Клулас - Диана де Пуатье

Пока тянулась неторопливая подготовка этих похорон, на вершине государственной власти произошла настоящая революция [296] . Генрих встретился 2 апреля в Сен-Жермене с Монморанси и два часа провел с ним тет-а-тет, называя «отцом и главным советником». Это уязвило Диану. Она хотела бы единолично управлять волей своего любовника. Но, как ни велика была досада, Диана поостереглась ее выказывать, сочтя опасным устраивать внутренние склоки, вместо того чтобы свести счеты с прежними царедворцами и поделить добычу. Зато ей показалось важным найти противовес непомерному влиянию коннетабля. Осуществить это можно было только одним способом — наводнив Королевский совет своими ставленниками и клиентами.

Для осуществления этой операции Диана поспешила заручиться поддержкой Гизов. Пока они вместе следили за агонией Франциска I, архиепископ Реймсский Шарль предложил способ избавить Генриха от неприятной перспективы нарушить данную отцу у смертного одра клятву не допускать в Совет лотарингских принцев. Достаточно было внушить Генриху, будто речь шла лишь о старом герцоге Клоде де Гизе, воине, обремененном полунемецким происхождением, а отнюдь не о его брате кардинале и утонченных сыновьях последнего, ставших истинными французскими принцами. А в один ряд с ними король мог бы поставить своего ненаглядного друга детства Жака д’Альбона Сент-Андре. Между сообщниками быстро установилось согласие.

Ночью 2 апреля они расчистили себе поле деятельности. Тех, кто служил Франциску I, с благодарностью отправили на покой. Кардинал де Турнон, адмирал д’Аннебо, Николя де Лонгваль, Жильбер Байяр и многие другие, обязанные возвышением герцогине д’Этамп, лишились должностей, а некоторые угодили в тюрьму.

Параллельно в Деловой, или Малый, совет, истинное правительство королевства, вошли коннетабль де Монморанси, старый кардинал Иоанн Лотарингский, граф Франсуа д’Омаль и его брат архиепископ Реймсский, отец и сын Сент-Андре, граф Клод д’Аркур, зять Дианы Робер де Ла Марк и ее кузен Жан д’Юмьер. Канцлер Франсуа Оливье представлял там магистратуру. Секретари ведомства финансов Гийом Боштель и Клод де Л’Обепин лишь вдвоем остались от старого состава Совета, в то время как два принца королевской крови — Генрих д’Альбре, супруг тетки короля Маргариты, и Антуан Вандомский — получили всего-навсего почетные назначения.

Частный совет, в котором обсуждались административные вопросы, составили кардиналы Бурбон, де Ферраре и дю Белле, старый герцог де Гиз и епископ Суассонский. К ним присоединились кардинал де Шатийон, племянник Монморанси, герцог Неверский, сводный брат Вандома, Филип де Коссе-Бриссак и герцог д’Этамп, который попал в большой фавор за то, что усадил жену под замок где-то в Бретани.

Непрерывность работы обоих Советов помимо Боштеля и Л’Обепина должны были обеспечить два новых государственных секретаря — фаворит коннетабля Монморанси Жан дю Тьер и Ком Клосс де Маршомон, личный секретарь Генриха II.

Основанное на амбициях противостояние Гизов и коннетабля, оспаривавших друг у друга влияние в Советах, могла не без удовольствия поддерживать в равновесии Диана. Современники считали, что она на равных делила власть с Монморанси. Вот мнение Клода де Л’Обепина: «Как мы видим на небосводе две величайшие звезды — солнце и луну […], так Монморанси и Диана в полной мере владели абсолютной властью в сем королевстве: первый — над Короной, вторая — над Персоной» [297] . А «Мемуары» Таванна добавляют: «Коннетабль был кормчим и хозяином корабля, у руля коего стояла мадам де Валентинуа» [298] . Ее положение в государстве иллюстрирует и другой образ: Диана была как бы осью весов, чаши которых являли собой Гизы и коннетабль.

Но пока этим трем могущественным силам пришлось договориться, дабы извлечь выгоду из своего положения у кормила власти. Разумеется, дела королевства при всем его процветании шли отнюдь не блестяще. Франциск I, вынужденный тратить огромные суммы на военные расходы, содержание двора и строительство, увеличил размер тальи с 2 миллионов 400 тысяч экю в 1515 году до 4 миллионов 600 тысяч — в 1545-м, но так и не сумел погасить дефицит. Так что приходилось делать займы под имущество столицы и ренты ратуши. Десятина, уплачиваемая духовенством, мгновенно истощалась. Незадолго до смерти Франциск вынужден был продать алтарные украшения и даже серебряную решетку, поставленную вокруг гробницы святого Мартина Людовиком XI. Тем не менее он так и не сократил расходы на содержание двора, и новый монарх тоже не собирался этого делать [299] .

Склонный к щедрости Генрих II не только не думал урезать и экономить, но и раздавал своим друзьям имущество и должности, отобранные у прежних царедворцев [300] . Монморанси, вновь утвержденный в звании коннетабля и великого мажордома, как губернатор Лангедока получил 100 тысяч экю жалованья по недоимкам и 25 тысяч экю годовых. Его племянник Одэ де Шатийон, уже бывший архиепископом Тулузским, заимел епископство Бове, а вскоре и кардинальскую шапку. Другой племянник. Гаспар де Шатийон-Колиньи, стал генерал-полковником от инфантерии.

Гизы, которым благодаря Диане досталось имущество, отнятое у бывших фаворитов (Марше — у графа де Лонгваля, Медон — у кардинала Антуана Сангэна, дяди герцогини д’Этамп, Дампьер — у Жана Дюваля, казначея Ссудных касс), тоже отхватили лакомый кусок.

Немало выиграл и Франсуа Лотарингский: его графство д’Омаль стало герцогством и пэрией, к этому присовокупилось губернаторство в Нормандии, Дофинэ и Савойе, что делало его равным по положению первому принцу крови Антуану де Бурбон-Вандомскому. Шарлю Лотарингскому в июле была обещана кардинальская шапка, и с тех пор он носил имя кардинала де Гиза. Помимо контроля над судебными делами он получил несколько аббатств и возможность взимать доходы с церковного имущества. Жаку д’Альбону Сент-Андре отошли многочисленные должности, без счета земель, а вскоре и громадные губернаторства Лионское, Овернское, Бурбоннэ и, наконец, жезл маршала Франции. Коннетабль, д’Омаль и Сент-Андре поделили между собой доходы с двух церковных десятин, составлявшие 600–800 тысяч ливров.

По сравнению с ними королеве достались крохи — всего лишь рента в размере 200 тысяч ливров. Еще король оставил ей доходы с имущества, унаследованного от Булонского дома, в том числе графств Овернского и Лорагского. Впрочем, Екатерина добилась и кое-каких милостей для своих кузенов Строцци: Пьеро стал генералом итальянской инфантерии, Леоне — командующим галерами, а Лоран — епископом Безье.

Дары, принесенные королем Диане, полностью соответствовали ее высочайшему положению при новом дворе [301] . Прежде всего это самые прекрасные драгоценности Короны, к которым присоединился и брильянт стоимостью 50 тысяч экю, с боем вырванный у мадам д’Этамп [302] , замок Лимур и парижский особняк бывшей фаворитки на улице Сент-Антуан, а в 1553 году — и герцогство д’Этамп [303] . Подтверждены были ее права на доходы с имений Ане, Ножан-ле-Руа, Бреваль и Моншове [304] . В 1552 году Диане была оказана неслыханная милость: по традиции при каждой смене царствования все должностные лица должны были платить «за подтверждение», и на сей раз плоды этого чрезвычайного налога (по Брантому — 100 тысяч экю, по Сен-Морису — 300 тысяч экю) вручались Диане де Пуатье [305] . Получала она и часть налога на колокольни, на что Рабле намекнет в истории о том, как Гаргантюа подвесил на шею своей кобыле парижские колокола [306] . Этот налог сильно ударил по духовенству, после того как оно выплатило в качестве «дара милосердия» четыре десятины, что составляло 1 миллион 260 тысяч ливров или 20 процентов своего годового дохода. Патентные письма от 11 марта 1552 года [307] уточняют, что король, дабы не обременять более прелатов, установил эту таксу «на производство звонницы колоколен нашего королевства» из расчета 20 турских ливров на каждую колокольню. Епископам надлежало создать комиссии, которые бы способствовали распределению и уплате налога таким образом, чтобы «сильный поддерживал слабого». В первый год после этого 26 829 колоколен королевства принесли 536 580 ливров. Точно неизвестно, ни какая часть попала в руки Дианы, ни получала ли она ее ежегодно, ибо налог на колокольни, задуманный как временная мера, стал постоянным и вскоре начал приносить почти миллион ливров ежегодно.