Сергей Эс - Посмертная речь Сталина

— Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за ним и нет ничего… Очень возможно… И так бывает… — ответил Сталин.

На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось…

А через несколько дней Сталин спросил:

— Ну, как Баландин?

— Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.

— Да, зря посадили.

По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение — как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! — и без всяких расспросов с моей стороны сказал:

— Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли».

Но вот то, что сам Хрущев и последующие «вожди» КПСС и СССР не желали вникать в суть дел, не желали систематически и по существу вопросов лично работать с письмами, поступающими на их имя от простых граждан и от профессионалов, болеющих за дело, а доверялись во всем официальным докладам и мнениям иерархии бюрократов, — это факт; и они действительно часто не терпели возражений — это тоже факт.

А если и терпели, то разрешение конфликта мнений передавали на суд как бы подчиненного им аппарата бюрократии, который трансформировал конфликт мнений в конфликт личностей по поводу неприятия подчиненными или простыми гражданами якобы заведомо мудрых распоряжений вышестоящего начальства, занимая в этом придуманном им же конфликте сторону «начальства», мнение которого сами же и формировали.

В период правления преемников И. В. Сталина мало кого арестовывали из числа профессионалов за вредительство или «политику», но профессионалы, выражавшие свое несогласие с вышестоящими начальниками, при правлении Н. С. Хрущева и его преемников не удерживались ни в партийном и государственном аппарате, ни в профессиях. Это и отличает эпоху, начало которой положил XX съезд, от эпохи И. В. Сталина: при Сталине профессионализм ценился и накапливался в аппарате управления и во всех профессиональных сферах.

Различие темпов научно-технического прогресса, экономического и общекультурного развития СССР в сопоставлении с современными ведущими капиталистическими державами в эпоху И. В. Сталина и в последующие времена — подтверждение лживости XX съезда и всей проистекающей из него политики.

Если в сталинскую эпоху темпы экономического и общекультурного развития СССР были высочайшими, то это означает, что она, в отличие от последующих времен, не была эпохой тирании, основанной на страхе и рабском труде.

Одним из ключевых моментов в докладе Н. С. Хрущева было «Письмо к съезду» В. И. Ленина. Напомним, что оно, как сообщает историческая традиция КПСС, было записано в несколько приемов со слов перенесшего инсульт В. И. Ленина его разными секретарями в конце декабря 1922 — начале января 1923 гг. Н. С. Хрущев в своем докладе на XX съезде не стал приводить его полностью, а только привел несколько фраз из него, что позволило ему исказить значение этого документа в целом в истории партии и политике 1920-х гг.

В письме речь идет о том, как в дальнейшем избежать очередного раскола партии и обеспечить устойчивость ЦК формальными средствами, а не достижением единства взглядов по всем вопросам деятельности партии на основе освоения ее членами методологической культуры познания и миропонимания:

«Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.

Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.

Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно.

Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому» (В. И. Ленин, ПСС, изд. 5, т. 45, продолжение записей от 24 декабря 1922 г. продиктовано В. И. Лениным 25 декабря 1922 г.).

Как сообщает Н. С. Хрущев в докладе, текст этого письма был роздан делегатам XX съезда.

Характеристике И. В. Сталина также посвящено добавление к записям от 25 декабря 1922 г., как сообщается записанное 4 января 1923 г. уже другим секретарем В. И. Ленина— Л. А. Фотиевой (1881–1975):

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что, с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

Кроме этого, Н. С. Хрущев огласил еще два не публиковавшихся ранее документа:

— письмо Н. К. Крупской председательствовавшему в то время в Политбюро Л. Б. Розенфельду (Каменеву), с жалобой на И. В. Сталина, который был груб с нею в телефонном разговоре, отчитав ее за то, что она довела до сведения В. И. Ленина некие политические сведения вопреки запрету врачей волновать Ленина политикой до тех пор, пока он не поправится после инсульта, происшедшего с ним в декабре 1922 г.;