Сергей Эс - Посмертная речь Сталина

Сталин сделал паузу, а потом резко проговорил:

— Это в высшей степени подло, что, пытаясь сделать из меня изверга, в этом докладе приплели Крупскую и Ленина. Да, однажды я сделал выговор Крупской, после чего Ленин потребовал от меня извинений. Но должен напомнить, что больному Ленину был прописан покой и категорически было запрещено говорить с ним о политике. Но Ильич не был бы самим собой, если бы смирился с этим, он постоянно пытался вывести на такие разговоры свою жену, чтобы выведать у нее хоть какую-нибудь информацию. Умница Крупская держалась как могла, но иногда допускала неосторожность и проговаривалась.

Дважды после ее разговора с Ильичом о политике у того случался удар. Вот я и не сдержался однажды, в резкой форме отчитал ее за развязавшийся язык. К слову сказать, ЦК поручило мне следить за тем, чтобы покой Ленина никем не нарушался. Но, конечно, отчитал я тогда Надежду Константиновну не потому, что выполнял поручение. Быть может, моя резкость по отношению к Надежде Константиновне объясняется моим кавказским происхождением. Я рос в среде, где не привыкли сдерживать эмоции. И кавказские женщины сызмальства закалялись в такой обстановке.

Другое дело — русские женщины. Я часто замечал их какую-то природную робость перед уроженцами юга. Будь на месте Крупской, например, грузинка, я получил бы хорошую порцию в ответ, и инцидент был бы исчерпан. Но вот русские женщины…

Я всегда преклонялся перед ними. Не знаю даже за что. Может быть, отчасти и за эту детскую растерянность перед резким словом. Вообще к русским людям у меня всегда было особенное отношение. Наверное, это тоже пришло ко мне от предков. Я помню, как уважительно грузины относились к русским. Не у всех кавказцев это проявлялось внешне, но я помню их разговоры меж собой, помню, как они говорили, что с русскими на Кавказ приходят равновесие и спокойствие.

Наверное, нужно родиться кавказцем, чтобы по-настоящему понять русского человека. Многие из моих земляков, увы, воспринимают терпение русских как слабость и даже ведут себя вызывающе по отношению к ним. Но надо хорошо чувствовать этот великий народ. Он покоен до поры до времени. Если же разозлить русского человека… Будешь тогда от страха архалук на себе жевать…

Вы помните, какой тост я произнес на чествовании полководцев Великой Победы. Многое крутилось тогда в голове, многое хотелось сказать: о нашей партии, о несокрушимой армии, о герое-солдате, о стойком труженике тыла, но я тогда произнес тост в честь русского человека.

Этим я сказал практически все, что было на душе, поскольку русский человек — он и солдат-герой, он и великий труженик, он и гениальный полководец, он и настоящий коммунист.

— Главный вопрос повестки дня съезда называется «О культе личности». Я буду очень благодарен вам, если вы снесете все мои памятники, чего я не сумел добиться при своей жизни. Буду благодарен, если в Мавзолее вы оставите только одного Ленина. Это действительно человек, повернувший колесо Истории. Я верю, что вы сможете дать взвешенную оценку этому явлению в целом, не сводя его только к личности Сталина. Снизу доверху. Я полагаю, что отношение к руководителю должно стать для работника любого уровня лакмусовой бумажкой на предмет его честности, предрасположенности к карьеризму, к способности идти по головам людей к цели.

— Однако… — Сталин неожиданно замолчал. Он начал машинально шарить в карманах. Вынул оттуда трубку и тут же спрятал ее.

— Я хочу перейти к главному, — наконец проговорил он. — Вы помните, что в начале своего выступления сказал вам, что у нас будет очень сложный разговор.

Сталин обратил хмурый взгляд на делегатов съезда, всматриваясь в многочисленные лица.

— Не для развенчания культа личности заварил Хрущев сегодняшнюю кашу. Ведь почему-то три года назад он не поддержал предложение Маленкова рассмотреть вопрос о культе личности.

В зале висела напряженная тишина.

— Не со Сталиным он хотел свести счеты…

Вождь еще некоторое время помолчал. Его ноготь тихонько застучал по трибуне.

— Прочитав накануне текст доклада, вначале я подумал, что Хрущев просто решил отвести от себя лично вину за свою долю репрессий. А ведь эта доля поражает воображение. Сначала в Москве, а затем на Украине он истребил огромное количество людей. Он был одним из самых активных участников репрессий в команде Ежова. Да, именно в команде Ежова. В этом надо искать еще одну разгадку его мотивов. Мне вспомнилось, что в двадцатом году он был среди тех, кто поддерживал Троцкого. Вы помните, что в 27-м году троцкистам не удалось провести массовую демонстрацию своих сторонников. Тогда они собрались на свою тайную сходку и решили подготовить переворот. Как оказалось, они задумали расчистить себе путь к власти террором и казнями. Мне думается, что отчасти на это их науськала пронюхавшая их планы германская разведка. Помните, как много тайн было связано с уходом из жизни Менжинского? На его место сел Ягода, который приступил к воплощению тайных планов троцкистов. Ягоду сменил Ежов…

Нет, я не считаю всех сторонников Троцкого законченными врагами Советской власти. Многие искренне заблуждались. Не все были посвящены в истинные мотивы развернувшихся репрессий. Подлость троцкистских руководителей заключалась в том, что они уничтожали своих прозревших и просто разоблаченных соратников. Теми же самыми репрессиями. Кстати говоря, я был против казни Бухарина. Предлагал применить к нему ссылку. Он мог правильно переосмыслить свое положение. Но, увы, вопреки сложившемуся обо мне мнению, я был не всесилен. Большинство проголосовало за казнь.

Хрущев мог быть участником этой команды — глубоко законспирированным участником. Его тайну унесли с собой в могилу и Троцкий, и Ежов, и Бухарин. Сегодня, подумалось мне, он наконец проявил себя, чтобы претворить планы того заговора в жизнь.

Вдумайтесь, борьба с культом привязывается только к личности Сталина. Но культ создавался не мной. Значит, его действительные причины остаются не искорененными. И, более того, борец с культом, под видом борьбы сам выстраивает свой культ. И он уже борется с системой, которая могла бы действительно покончить с культом.

— Я уже обмолвился здесь о том, — продолжал Сталин, — что в 1937 году предполагалось провести альтернативные выборы в Верховный Совет. Но именно под предлогом обострившейся борьбы с врагами народа наше предложение с Молотовым было отвергнуто. Кому-то срочно понадобились тысячи врагов. Теперь нам совершенно ясно, кто размахивал жупелом этой борьбы. Первые секретари испугались за свои места. Ведь кому-то дорожки туда были расчищены головорезами Ежова. Зря, что ли, старались?