Дэвид Кинг - Битва дипломатов, или Вена, 1814

— Я не был в Париже пять месяцев, — ответил Талейран. — Мне ничего не известно об этом.

— Договор нарушен, — назидательно сказал Александр. — Мы обязаны настоять на его исполнении. Мы рискуем уронить свое достоинство. Мы не можем отступиться от своих слов.

И император Франц с ним полностью согласен, добавил Александр.

— Я сочту за честь доложить обо всем, что ваше величество соизволили сказать мне, — ответил Талейран и попытался повернуть разговор на Неаполь. Он привел все свои доводы и о легитимности, и об узурпаторстве. Но у царя тоже имелись соображения на этот счет. И, как показали дальнейшие события, не менее весомые.

Действительно, король Людовик XVIII из двух миллионов франков не выплатил Наполеону ни одного су. Собственные средства Бонапарта тем временем таяли на глазах. Он должен был содержать около тысячи гвардейцев, придворных, дворец, не говоря уже о расходах на поддержание образа жизни, достойного императора Эльбы.

До Наполеона доходили слухи о перебранках коронованных особ в Вене, а собственные информаторы доносили о требованиях некоторых делегатов конгресса перевезти его куда-нибудь подальше от Европы. Поступали сообщения и об усиливающемся хаосе во Франции. Армия получала половину довольствия или не получала его вовсе. Многие офицеры были уволены либо заменены королевскими служаками, годившимися только для парадов. Правительство тонуло в собственном «злонравии и слабоумии», многие французы открыто сожалели о том, что лишились императора.

Сам же Наполеон помрачнел и затосковал. Жизнь во дворце затихала уже в девять вечера. Бонапарт подходил к фортепьяно, одним пальцем выстукивал первые четырнадцать аккордов симфонии Гайдна № 94 («Сюрприз») и, опустив голову, шел спать. Близкие знали, как тяжело Наполеон переживал свое поражение. Он мучился оттого, что подписался под отречением, почти не сопротивляясь. Зачем он слушал больше своих советников, а не самого себя? Эта мысль терзала, не давая покоя.

Тогда-то, в период затяжной депрессии, в один из февральских дней и прибыл на Эльбу таинственный гость, тридцатилетний безработный чиновник, бывший субпрефект в Бургундии Флери де Шабулон. Он приехал инкогнито и привез хорошие новости: не только о растущей популярности Наполеона, но и о заговорщиках, замысливших свергнуть Людовика XVIII и возвести на трон его двоюродного брата, герцога Орлеанского. Намек был предельно ясен. Наполеон не имеет права отсиживаться на острове и ждать, пока кто-то другой возьмет корону Франции.

По всей видимости, Наполеон и раньше задумывался над тем, как покинуть Эльбу. Приезд Флери де Шабулона только убедил его в том, что пришла пора действовать. К тому же в середине февраля Кемпбелл собрался отправиться на материк подлечить раны (и заодно навестить любовницу). Кемпбелл говорил, что пробудет там две недели. Наполеон почувствовал прилив сил.

В конце концов, именно благодаря дерзким, наглым выходкам он достигал успехов. Так случилось и в 1799 году, когда он захватил власть, и в 1804 году, когда он стал императором. Смелым, обманным маневром он выиграл битву при Аустерлице. Самыми удачными и эффективными оказывались отчаянные и неожиданные действия, застававшие противника врасплох (иногда они, конечно, заканчивались и крахом, как, например, вторжение в Россию).

Судьба предлагала ему еще одно испытание, и он принял вызов. Наполеон верил в свою звезду. И с такой же энергией и дерзостью, с какой он покорял Европу, Бонапарт начал готовиться к возвращению во Францию. Как всегда, он камуфлировал свои намерения. На бриге «Непостоянный», недавно потерпевшем небольшое крушение на рейде, незаметно для посторонних глаз были укреплены мачты, проведен ремонт, перекрашены борта, так что он стал похож на британский военный корабль.

26 февраля 1815 года, в день отплытия, на острове все выглядело обыденно, привычно. Солдаты высаживали деревья, копались в саду, занимались повседневными делами. Наполеон побывал на обедне, отужинал вечером с матерью и сестрой, а затем поскакал в гавань, отвечая на приветствия несколько удивленных островитян. Шестнадцатипушечный бриг «Непостоянный» уже был готов к отходу. Минуло девять месяцев и двадцать два дня со времени высадки Наполеона на Эльбе. Теперь он отправлялся в обратный путь.

Наполеон привык совершать отважные поступки. Но сейчас он пускался в самое рискованное предприятие. Бонапарт вознамерился вторгнуться в одну из могущественных стран мира, имея 1100 солдат, 7 небольших судов и 4 полевых орудия. Император, похоже, знал то, что было неведомо другим. «Я приду в Париж, — сказал он, — без единого выстрела».

Часы давно пробили три ночи, когда Меттерних поднялся по мраморным ступеням в свои покои на третьем этаже государственной канцелярии и улегся в постель. Он вернулся с очередного затянувшегося совещания «комитета пяти», и ему страшно хотелось спать. Князь приказал камердинеру не будить его по всякой ерунде. Наступало утро 7 марта 1815 года.

Едва Меттерних погрузился в глубокий сон, как слуга постучал в дверь — пришла депеша с пометкой «срочно». Министр взглянул на конверт и бросил письмо на ночной столик. Но сна не было. Покрутившись в постели до полвосьмого утра, князь все-таки вскрыл конверт. Сообщение его поразило.

Комиссар Нил Кемпбелл докладывал: Наполеон исчез с острова, и никто не знает, куда он подевался. Меттерних как ошпаренный вскочил с кровати, быстро оделся и помчался во дворец Хофбург к императору Францу. В 08.00 утра он уже был на месте.

— Наполеон — авантюрист, — сказал император. — Его дело — создавать всем проблемы, наше дело — сохранять покой в Европе, который он все время нарушает. Поезжайте немедленно к императору России и королю Пруссии. Передайте им, что я готов приказать своей армии снова отправиться во Францию. Не сомневаюсь, они меня поддержат.

По описанию Меттерниха, в 08.15 он встретился с царем в крыле Амалии, затем, перейдя двор, рассказал обо всем королю Пруссии и к 09.00 вернулся в канцелярию, где его ждал фельдмаршал князь Шварценберг. «Менее чем за час, — несколько бравируя, говорил Меттерних, — война была объявлена».

Пока Меттерних готовился к войне, князь Талейран, находившийся во дворце Кауница, все еще пребывал в постели. Рядом с ним сидела племянница Доротея. Она была поглощена горячим шоколадом и думами о генеральной репетиции спектакля, премьера которого должна была состояться вечером. Внезапно их уединение нарушил слуга в белом парике и серо-белой ливрее, принесший записку от Меттерниха.