Борис Акунин - Часть Европы (с иллюстрациями)

Из всех грехов, приписываемых летописью Владимиру, разврат — далеко не худший. Молодой князь предстает в «Повести» редкостным негодяем. История с насилием над Рогнедой прямо у тел ее убитых родственников отвратительна. Гнусно выглядит вероломное умерщвление брата. Да и с варягами, добывшими Владимиру победу, он обошелся не слишком порядочно. Однако все эти события описаны без особенного осуждения. Наихудшим из злодейств, с точки зрения автора, была попытка укрепления язычества на Руси.

Владимир, по-видимому, от природы обладал задатками выдающегося правителя. Уже в ранней молодости он руководствовался в своих действиях политической целесообразностью. Так, он очень хорошо понимал, что сильная власть невозможна без сильной религии, и вначале попытался превратить верования, которые исстари существовали у славян, в настоящий государственный культ.

«И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Даждьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими».

Форсированное возвеличивание языческого пантеона объяснялось еще и тем, что при Ярополке в Киеве верховодила христианская партия и теперь требовалось подорвать ее влияние. Однако главным мотивом, видимо, всё же была потребность в религиозно-идеологической поддержке княжеской власти. Если бы проблема ограничивалась только Киевом, Владимир не отправил бы своего дядю Добрыню со специальной экспедицией в Новгород — дабы установить там большого идола и принести ему жертвы. Это была именно попытка преобразовать дедовскую веру в полноценную церковь.

Для демонстрации серьезности своего намерения князю понадобились суровые меры, способные впечатлить подданных. «Увенчанный победою и славою, Владимир хотел принести благодарность идолам и кровию человеческой обагрить алтари, — пересказывает летопись Карамзин. — Исполняя совет Бояр и старцев, он велел бросить жребий, кому из отроков и девиц Киевских надлежало погибнуть в удовольствие мнимых богов, — и жребий пал на юного Варяга, прекрасного лицом и душою, коего отец был Христианином». Эти двое варягов стали первыми русскими мучениками — они были растерзаны толпой за то, что обозвали истуканов «древом»: «днесь есть, а утро изъгнило есть».

Прошло несколько лет, прежде чем Владимир понял, что многобожие для его целей не годится. Централизованному государству и единовластию нужна сильная монотеистическая религия, в которой небесная иерархия соответствовала бы земной.

На исходе первого тысячелетия властители разных стран и разных культур, каждый своим путем, приходили к такому же выводу.

Мы видели, как еще в IX веке хазарские каганы отказались от религии предков и приняли иудаизм, чтобы отобрать власть у беков, светских вождей своего царства. Волжские булгары, связанные торговыми интересами с арабским востоком, предпочли ислам. Скандинавские монархи обратились к римскому христианству (датский король — в 974 году, норвежский — в 976-м). Польский правитель Мешко принял крещение в 974 г., венгерский — в 985-м. Таким образом, киевский князь следовал примеру других властителей, озабоченных укреплением государства.

Давайте сначала посмотрим, как излагает ход и логику этих знаменательных событий «Повесть временных лет». Глава эта столь длинна и наполнена таким количеством благочестивых отступлений, что лучше дать ее в пересказе.

В 986 году к Владимиру вдруг являются представители четырех основных конфессий и начинают склонять князя всяк к своей вере.

За ислам агитируют волжские булгары, соблазняют мусульманским раем, где праведники будут «с женами похоть творити блудную». Это распутному Владимиру нравится, но его смущает необходимость «обрезати уды тайныя» и не есть свинины, а более всего не устраивает отказ от алкоголя. Здесь князь произносит, вероятно, самый известный слоган всей русской истории: «Веселье Руси есть пити, не можем без того быти».

Потом перед князем предстают посланцы Рима. Соблазняют тем, что в их религии пост нестрогий, ешь и пей сколько хочешь. Князь не впечатлен.

Владимир (почему-то с седой бородой, хотя ему в это время еще нет тридцати) выбирает религию

И. Эггинк

Являются хазарские иудеи, начинают похваляться, что распяли христианского бога. Владимир сражает их едкой репликой: «Если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?».

Совсем по-другому разговаривает он с греческим «философом». Тот, как водится, сначала ругает конкурентов. Про мусульман лжет, что они, «подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут ею по бороде и поминают Магомета» (Владимир на это плюется). Римскую церковь обвиняет в том, что она неправильно отправляет службу на опресноках, хотя нужно на квасном хлебе. (Владимир никак не реагирует, эти тонкости ему безразличны). Иудеев миссионер разоблачает аргументом, уже известным князю: они рассеяны по иным землям в качестве наказания Господня. Далее начинается длинная лекция о христианстве, которую Владимир перебивает сочувственными вопросами. Заканчивается беседа тем, что «философ» показывает картину, на которой изображен Страшный Суд, справа — праведники в раю, слева — грешники в аду. Владимир замечает: «Хорошо этим, справа, и плохо тем, что слева». Крестись, говорит ему грек, и будешь справа. Но князь отвечает: «Пожду еще мало» — и отпускает византийца с честью.

На следующий год Владимир собирает «бояр своих и старцев градских», чтобы посоветоваться, какую веру выбрать. Те предлагают не верить никому на слово, а съездить и посмотреть, как служат Богу в разных землях. Посольство из десяти «мужей добрых и смысленных» отправляется к булгарам, к «немцам» и к грекам (к хазарам они не едут, из чего можно заключить, что иудаизм отсеялся на первом этапе). Самое большое впечатление на инспекторов производит греческое богослужение: «Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать». Владимир вроде бы соглашается и даже задумывается, где именно ему принять крещение, но всё еще медлит.

Затем летописец, как может показаться, отклоняется от темы и начинает подробно рассказывать о военном походе 988 года на Корсунь (Херсонес Таврический) — большой крымский город, принадлежавший Византии. Взять крепость Владимир никак не может, осада затягивается. Наконец один корсунянин пускает в русский стан стрелу, к которой привязана записка: если перекрыть воду, поступающую в город по подземным трубам, осажденные сдадутся. «Коли сбудется это, крещусь!» — восклицает князь. Оставшийся без воды Корсунь сдается, но и теперь Владимир не спешит принимать христианство. Он посылает византийским императорам-соправителям Василию и Константину предложение: если они отдадут за него свою сестру, город будет возвращен империи. Базилевсы отвечают, что не могут выдать царевну за язычника. После некоторой торговли относительно того, что должно произойти раньше — крещение или приезд царевны, стороны приходят к соглашению: Анна приедет со священниками, они совершат обряд крещения, а затем состоится венчание.