Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война

От этих людей, зарабатывавших себе на жизнь мечами и мушкетами, вряд ли можно ожидать проявлений верности воинскому долгу, тем более если их не кормить и им не платить. Больше половины из двух тысяч вюртембержцев, вступивших в армию Горна, дезертировало в течение месяца [1115] Brefvexling, II, viii, p. 101. ; смешанный гарнизон Филипсбурга, которым командовали испанцы, сдался шведам, перейдя на их сторону [1116] Annates, XII, p. 1299. ; когда Валленштейн брал в Силезии Штайнау, «шведские» войска Турна и Дюваля, стоявшие в близлежащих аванпостах, без колебаний переметнулись к противнику [1117] Hallwich, Wallensteins Ende, I, p. 633. . Пример Арнима, успевшего покомандовать армиями и на той, и на другой стороне конфликта, — не единственный в истории Тридцатилетней войны. Верт намеревался уйти от баварцев к французам [1118] Avenel.V, pp. 380-381. , Крац поменял ответственный пост у Валленштейна на такой же ответственный пост у шведов [1119] Его пленили при Нёрдлингене и обезглавили как предателя. Дезертируя, он допустил ошибку: формально не снял с себя обязанности командующего! ; Гёц начинал воевать под началом Мансфельда, а закончил под знаменами Максимилиана Баварского; Франц Альбрехт Саксен-Лауэнбург служил имперцам, потом шведам, а затем снова имперцам. Даже Альдрингера перед смертью подозревали в том, что он собирается перейти к неприятелю [1120] Н. Hallwich, Aldringens letzter Ritt. Mitteilungen des Vereins für die Geschichte der Deutsche» in Bohmen, XLV, p. 25. . Конрад Видерхольд, комендант Гогентвиля, крепости у озера Констанц, недовольный нанимателем, регентом Вюртемберга, склонял герцога к тому, чтобы сдать ее имперцам, и в итоге, вспомнив о своем протестантизме, держал замок для Бернхарда Веймарского.

За эти годы изменился и характер армии. Войска всегда набирали рекрутов на тех землях, по которым проходили. Война сделала жизнь крестьян и ремесленников невыносимой, и солдатская доля для них стала привлекательной. Молодых людей соблазняли истории о героях, очень и очень немногочисленных, добивавшихся головокружительных успехов; их имена завораживали и притягивали как магнитом: Верт, Штальханс, Сент-Андре [1121] Grimmelshausen, Simplicissimus. . Одних манила возможность получать жалованье, других — вольница и грабежи: как-никак грабить самому лучше, чем быть ограбленным. Разбухали армии, еще быстрее разрастались их обозные сопровождения. Если и раньше позволялось каждому солдату содержать мужчину-носильщика и служку-мальчика, то теперь за войсками тащились обозы с женщинами, детьми, торговцами, слугами и прочей челядью. Их набиралось обычно больше, чем солдат, в три, четыре, а то и пять раз. У этой огромной людской массы была своя жизнь, свои интересы, чувства, настроения, и с ней приходилось считаться. Арним, например, одно время серьезно опасался, что в войсках поднимется бунт, если им станет известно о его мирных переговорах [1122] Gaedeke, Wallensteins Verhandlungen, p. 163. . Маршал Банер называл свою армию «особым государством», Оксеншерна после мятежа в 1633 году характеризовал армию как «политическое сословие» [1123] Brefvexling, II, vi, p. 529. , и он был недалек от истины: армия действительно превратилась в Швеции в самостоятельное и влиятельное сословие.

Все эти новые обстоятельства стали определяющими на завершающем этапе войны, проявившись, в частности, и при заключении Пражского мира.

Иоганн Георг и его генерал вели переговоры о мире весь 1634 год, раздражая и Банера, контактировавшего с Арнимом, и Оксеншерну. Курфюрст всеми силами пытался отвратить два саксонских округа от Хайльброннской лиги и порушить саму лигу [1124] Brefvaxling mellan Oxenstierna och Svenska Regeringen. Handlingar rorande Skandinaviens Historia, XXX, pp. 84—85. . Он искренне хотел мира и выдворения интервентов. К этому же стремился и император, уже готовый к тому, чтобы совершить то, что отказался сделать четыре года назад в Регенсбурге, — аннулировать «Эдикт о реституции». В его политике мирское наконец возобладало над духовным. Этого от него давно добивался Эггенберег, и если бы он поменял свои приоритеты в 1630 году в Регенсбурге, то смог бы сплотить Германию против Густава Адольфа. Достойно сожаления, что он не сделал этого раньше, но Фердинанд никогда не менял свою политику без борьбы.

Еще до битвы при Нёрдлингене император уже был согласен на то, чтобы удовлетвориться status quo 1620 года. После поражения шведов он повысил планку, требуя сохранения за католической церковью всех земель, которые она вернула себе к ноябрю 1627 года [1125] Hurter, Friedensbestrebungen Ferdinands II, p. 71. . В этих претензиях не было ничего сверхъестественного. Иоганн Георг одержал убедительную моральную победу, «Эдикт о реституции» отменен, император пошел на компромисс. Фердинанд понес моральные издержки, но выигрывал в политическом плане. Он привлек Иоганна Георга, а за ним в лагерь императора могут последовать и другие германские князья.

Эта хитроумная операция, очевидно, была проведена не без участия венгерского короля, который, собственно, и вел переговоры. Условия соглашения оказались достаточно великодушными. Провозглашалась амнистия всем, кроме богемских изгнанников и семьи самого Фридриха. Иоганну Георгу передавалось епископство Магдебург. Все частные альянсы между германскими князьями объявлялись противозаконными, хотя за Иоганном Георгом сохранялось право иметь собственную армию в качестве союзника императора.

Обе стороны проявили здравомыслие и готовность к компромиссам, и мирный договор, казалось, предлагал наилучшее решение проблемы, по крайней мере на бумаге. Не случайно многое из него потом вошло в итоговый Вестфальский мирный договор. Однако в практическом отношении он был ущербен. Имперская сторона вела переговоры с умозрительной надеждой на мир, имея в виду вероятность продолжения войны. Она рассчитывала на то, чтобы привязать Иоганна Георга и всех тех, кто последует его примеру, к политическому курсу императора. К договору могли присоединиться все желающие, и тогда он мог действительно привести к установлению мира. Пока же он должен был заинтересовать как можно больше умеренных германских правителей. Пренебрегать им было бы неразумно: те, кто откажется его подписать, встанут в один ряд с ярыми противниками мира вроде французов, шведов и их уже немногочисленных сторонников. Так все выглядело в теории. На практике подписать договор означало вступить в альянс с императором и встать под знамена Габсбургов. Шведские войска все еще находились в Германии, война неизбежно должна возобновиться, и в этих условиях Пражский мирный договор служил только лишь интересам Фердинанда.

В последний момент император чуть не сорвал переговоры. Его одолели сомнения в отношении «Эдикта о реституции», и он задумал подарить королю Франции Эльзас, с тем чтобы вывести его из войны и лишить своих врагов финансовой поддержки. Его проект на корню зарубил венгерский король. Прежде всего австриец и Габсбург, а не католик, он предпочитал уступить церковные земли в Германии, но не отдавать домены династии и не допускать французов на Рейн.