Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война

В Германии с самого начала присутствовало стремление к миру. Оно исходило прежде всего оттого класса, который не имел никаких реальных возможностей выразить свои обиды. Война нещадно эксплуатировала этот класс, забирая у него людей, еду и деньги, а он не мог ни предотвратить ее, ни управлять ею, ни остановить. Крестьянство могло привлечь внимание к своим страданиям только одним способом — восстанием. Однако восстания заканчивались, без вариантов, поражением и казнью его вожаков, но войнам они не препятствовали. Очень часто мятежники тешили себя иллюзорными надеждами на то, что им повезет больше, чем другим, и сражались они только ради того, чтобы продемонстрировать свое возмущение, поскольку у них не было иных средств сделать это.

За последние восемь лет войны таких восстаний было не много. Причина простая. Рано или поздно наступает момент, когда человек уже не может более ни протестовать каким-то образом, ни опускаться еще ниже нравственно и физически. Социальная сторона Тридцатилетней войны настолько трагична, что этот момент должен был наступить уже давно, еще до начала мирного конгресса в Мюнстере.

В Тридцатилетней войне солдат был жесток и беспощаден. Сам Торстенссон сравнил разграбление Кремзира в июне 1643 года с расправой в Магдебурге [1366] Brefvexling, II, viii, p. 408. . Банер совершенно спокойно, как о чем-то обыденном говорил о расстреле граждан за отказ накормить и напоить войска, что они в любом случае не могли сделать, поскольку сами голодали. В Ольмюце полковник насильно выдавал дочерей богатых бюргеров замуж за своих офицеров [1367] Chronik des Minoriten Guardians, pp. 466, 469. . В Тюрингии отцу, чью дочь изнасиловал и убил солдат, его офицер, глумясь, сказал, если бы девочка не так боялась за свою невинность, то была бы жива. Здесь же шведы заставляли горожан не только обеспечивать их едой, одеждой и жильем, но и выплачивать недоимки [1368] Einert, p. 35. . Балтийские порты оказались под двойным гнетом: их корабли облагали пошлинами и шведы и датчане [1369] Brefvexling, p. 630. .

Но в Мюнстере и Оснабрюке, хотя вокруг свирепствовал голод, продуктов хватало всем и никто никуда не спешил. Полгода ушло на то, чтобы решить, кому и где сидеть, кому входить в комнаты первым. Французские послы оспаривали первенство со шведами, Бранденбургом [1370] LeClerc, II, pp. 22,25. и испанцами, ссорились с делегатами Ганзейского союза [1371] Meiern, Acta Pacis, I, pp. 363-368, 393. , венецианским посредником [1372] Bougeant, II, p. 411. и друг с другом [1373] Meiern, Acta Pacis, I, p. 382; LeClerc, 11, p. 123. . За старшинство боролись делегаты Бранденбурга и Майнца [1374] Gartner, V, p. 5. , венецианский медиатор и епископ Оснабрюка [1375] Bougeant, III, p. 256. . Лонгвиль, французский посол, отказывался входить в зал, требуя себе титул «Altesse» [1376] Meiern, Acta Pacis, 1, pp. 424, 495—496. , и в продолжение всего конгресса так и не встретился с испанским послом, ссылаясь на то, что не соблюдены все формальности [1377] Fiedler, p. 315. . Папский нунций установил для себя помост в главной церкви, французы попросили снести его [1378] Bougeant, II, p. 416. , испанцы совершили налет на дом португальского делегата [1379] Prestage, Diplomatic Relations, p. 18. , голландцы настаивали на первенстве монархии [1380] Bougeant, III, p. 247. . Слуги французской делегации чуть не подрались с уличными уборщиками мусора в Мюнстере, слишком громко шумевшими по ночам под окнами и дурно пахнувшими [1381] LeClerc, II, p. 4. . Как кто-то ехидно заметил, ребенок, которого тогда вынашивала жена французского посла, родится, вырастет и умрет, а конгресс так и не закончится [1382] Ogier. p. 88. .

Мешали конгрессу и продолжавшиеся военные действия. Прекращение огня способствовало бы скорейшему завершению переговоров, но война шла, и дипломаты в Мюнстере и Оснабрюке, внимательно следя за военным противоборством, сознательно затягивали решение проблем в надежде получить определенные преимущества на полях сражений. Французы, располагавшие большими ресурсами и менее обремененные экономическими и социальными заботами, вообще были настроены на то, чтобы вести переговоры до бесконечности, лишь бы не потерять завоеванное. Их главный посол Лонгвиль развел вокруг своего жилища в Мюнстере сад и затребовал к себе жену, словно демонстрируя, что он устроился здесь надолго. В то же время Мазарини наставлял командующих удвоить свои усилия на фронтах [1383] Cheruei, II, pp. 306-307; Le Clerc, III, pp. 136-137. .

Французские послы не блистали талантами. Клод де Меем, маркиз д'Аво, обладал некоторыми способностями, но был чересчур самонадеян, о чем свидетельствовали и его безапелляционные поучения голландцев в отношении католиков. Высокомерный и обидчивый, он не ладил с другими делегатами, и прежде всего со своим коллегой Сервьеном. «Надо быть ангелом, чтобы найти средство для излечения всех ваших пороков», — написал Сервьен в пылу гнева [1384] Ibid., I, p. 102. . Абель Сервьен, маркиз де Сабле, очевидно, был менее тщеславен, хотя из его писем — и отношений с коллегой в особенности — следует, что он тоже отличался немалым самомнением. Он был правой рукой Мазарини, и д'Аво одновременно и завидовал ему, и боялся его [1385] Fiedler, p. 300; Correspondencia diplomatica de los plenipotenciarios Espanoles en el congresso de Munster, 1643—1648. Madrid, 1884, II, p. 344. , а Сервьен ничего не делал для того, чтобы избавить его от этих неприятных ощущений. Не в пример д'Аво, Сервьен умел находить общий язык с другими делегатами и в этом смысле был в большей мере дипломатом, однако в кризисные моменты они зачастую не могли понять друг друга и вместе, и по отдельности проигрывали. Третьего посла, герцога де Лонгвиля, прислали лишь для придания лоска делегации, а заодно и выручили из беды во Франции [1386] Bougeant, IV, pp. 61—62. .

Похожий антагонизм существовал и между шведскими послами. Главным среди них был Юхан Оксеншерна. Его единственное достоинство состояло в том, что он приходился сыном Акселю Оксеншерне. Это был крупный, краснолицый, чопорный и легковозбудимый человек, большой любитель выпить и приударить за женщинами [1387] Fiedler, pp. 310-311. . Он требовал, чтобы его будили, приглашали на обед и подавали сигнал готовиться ко сну фанфарами, которые слышно было по всему Оснабрюку [1388] Bougeant, III, p. 67. . Его подчиненный Юхан Адлер Сальвиус оказался одним из немногих относительно способных дипломатов. Он отличался ясным умом, сметливостью, решительностью и приятным чувством юмора. Оксеншерна, как говорили, был настроен против мирных договоренностей, поскольку они умалили бы престиж и его самого, и отца. Сальвиус же имел от королевы инструкции не позволять Оксеншерне без необходимости препятствовать переговорам. Королева желала только мира, и ее не интересовали мнения и возражения ни младшего, ни старшего Оксеншерны [1389] Fiedler, p. 394; Chanut, I, pp. 26, 28, 83. . Таким образом, Сальвиус оказался в таких же отношениях с Оксеншерной, в каких Сервьен был с маркизом д'Аво. Оба они занимали подчиненное положение, но располагали более важными личными контактами с власть имущими у себя дома.