Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война

Бюргеров в Соединенных провинциях пугало многое. Они боялись того, что граничат с Францией, опасались французской конкуренции, страшились тайных римских католиков в своей среде и деспотизма дома Оранских. Фридрих Генрих, приобретший огромную популярность в последние десять — пятнадцать лет, потерял ее, когда постарел [1342] Prinsterer, II, iv, p. 272. . Измученный подагрой и желтухой, он стал выглядеть бесцветным и угнетенным, его прославленная осторожность и благоразумие превратились в нерешительность и апатичность [1343] Huygens, Memoires, p. 90. . Он полностью подпал под влияние жены [1344] Prinsterer, IV, p. 159. . Принцесса Амалия фон Зольмс, когда-то веселая юная красавица, трансформировалась в тучную, пустую и сварливую женщину, думающую только о династическом будущем сына. В 1641 году они обручили своего двенадцатилетнего подростка с девятилетней дочерью английского короля. Это посеяло подозрения у голландцев-республиканцев, и, когда вскоре в Англии разразилась гражданская война между королем и парламентом, голландский сейм солидаризировался с парламентом, а принц Оранский неосмотрительно разрешил королеве Англии и группе аристократов использовать Гаагу как базу для набора войск и сбора денег для короля. Неразумные амбиции Фридриха Генриха довели его до того, что испанцы попытались склонить принца к заключению частного мира, предложив семье некоторые весьма ценные земли [1345] Geest, Amalia van Solms en de Nederlanshepolitiek. Baarn, 1909. p. 21. .

Фридрих Генрих говорил по-французски как на родном языке, его мать была француженкой, он женил сына на принцессе, наполовину французского происхождения, а Амалия получала из Франции бесчисленные подарки [1346] Dohna, Memoires. Konigsberg, 1898, p. 31. . Все это наводило подозрительных голландских бюргеров на мысль о том, что дом Оранских пользуется поддержкой Франции. На этот счет не имелось никаких свидетельств, кроме, может быть, одного: правительство Франции, монархии, не очень расположенной к республиканскому строю, удостоило принца Оранского титула «Altesse» [1347] Aitzema, 11, р. 417. , [1348] «Высочество» (фр.). и относилось к нему так, как будто он был самим сеймом, а не статхаудером шести из семи провинций.

Религиозные трения тоже тянули голландцев больше к Испании, а не к Франции. Проблема веротерпимости для католиков в республике всегда была камнем преткновения на мирных переговорах, но испанцы по крайней мере не скрытничали. В последние годы голландцы стали подозревать французов в том, что они тоже замышляют добиться у себя религиозной чистоты, но делают это тайно и бесчестно. Во Франции один кардинал-католик сменил другого, и оба они, руководствуясь какими-то потаенными мотивами, вступили в альянс с протестантскими державами. Католики Соединенных провинций только усилили подозрения протестантского большинства, когда обратились к французской королеве с призывом встать на их защиту [1349] Waddington, La Republique des Provinces Unies, pp. 382—385. .

Один из французских послов, направлявшихся в Мюнстер, остановился в Гааге. Клод д'Аво был человеком достаточно разумным, превосходно показал себя в контактах с немцами и шведами в Гамбурге, но он плохо знал голландцев. Гордый своими дипломатическими успехами, презирающий тупых голландцев и уверенный в себе настолько, что не счел нужным посоветоваться с коллегой Абелем Сервьеном, лучше разбиравшимся в ситуации, посол решил выступить перед голландским сеймом и 3 марта 1644 года заявил: король Франции всегда считал желательным, чтобы в провинциях терпимо относились к католикам [1350] Le Clerc.p. 193. .

Его речь вызвала такую бурю негодования, что могла перевернуть утлое суденышко французско-голландского альянса. Только дополнительные разъяснения и заверения в том, что в намерениях французского правительства нет никакого злого умысла, помогли на время снять напряженность, но проблема оставалась и висела дамокловым мечом над переговорами в Мюнстере, угрожая разразиться новым конфликтом [1351] Cheruel, pp. 656, 690. .

Французскую дипломатию поджидала еще одна трудность. Престарелый папа Урбан VIII умер в 1644 году, и его заменил Иннокентий X. Маффео Барберини симпатизировал Франции, Джамбаттиста Памфили был ее противником. Нельзя сказать, что он был страстным поклонником Испании. В историю папства Иннокентий вписал только свое имя. Всегда унылый, нервозный и преисполненный благих намерений, он не был ни плохим, ни хорошим папой. Вообще его с большой натяжкой можно было бы назвать папой римским. Потомки знают о нем не по его делам, а потому, что его портрет написал Веласкес. Он жил в Ватикане, играл в шары в саду, подписывал буллы и исполнял время от времени обязанности святого отца, но вся его политическая и личная жизнь была оккупирована амбициозной невесткой, которая использовала его положение и в достижении своих целей, и в разрешении личных конфликтов. Что касается исполнения роли святого отца, то, как заметил один недоброжелатель, даже дети убегали от него: «tant il etait effroyable a voir» [1352] Relazioni Veneziane, Roma, 11, pp. 69—70, 88—89; Coville, Mazarin et Innocent X, p. 30. . [1353] «Так страшно на него смотреть» (фр.).

Избрание Иннокентия, которое сразу же объявили simoniaca [1354] Brosch, Geschichte des Kirchenstaates. Gotha, 1880, I, p. 410. , [1355] Продажа и покупка церковных привилегий — индульгенций, дарований и т.д. — Примеч. пер. лишило французское правительство очень ценной подпоры. Французский католический средний класс не возражал против фантастического протестантского альянса Швеции, Республики Соединенных провинций, Гессен-Касселя, Хайльброннской лиги, созданного на деньги католического «казначея» — Франции, только потому, что его благословил папа римский. Кроме того, Урбан успел послать на мирный конгресс в Мюнстер в качестве представителя Ватикана своего человека — Фабио Киджи. Мазарини опасался, что теперь Иннокентий отзовет Киджи и направит вместо него какого-нибудь испанского или купленного Испанией нунция [1356] Bougeant, III. pp. 107-108. . Однако ему не стоило беспокоиться: Иннокентий не относился к числу деятельных людей, и Киджи остался в Мюнстере. Его больше должна была тревожить Италия, где политика нового папы привела к разрыву дипломатических отношений между Парижем и Ватиканом и шумной ссоре на Итальянском полуострове [1357] Более подробно о проблемах см. Coville, Mazarin et Innocent X. . Эти новые катаклизмы раздражали и дорого обходились, но они в конечном счете не слишком повлияли на мирный конгресс в Вестфалии.

В долгосрочном плане позиции Франции не ослабли до такой степени, чтобы порадовать испанцев и оправдать их надежды, которые они лелеяли в 1644 году. Мадриду оставалось извлекать пользу из текущих событий, стремления Соединенных провинций к миру, их нарастающего недовольства Францией, из того, что Франция лишилась папской поддержки, и добиваться выгодного для себя мирного урегулирования. Надежды на войну рухнули при Рокруа; теперь испанцы ухватились за дипломатию.