Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война

В это время в Гааге скончался Мориц Оранский. Перед смертью он позвал младшего единокровного брата Фридриха Генриха, который должен был наследовать ему и как статхаудер пяти провинций, и как командующий армией. Голландцам этот младший сын Вильгельма Молчаливого был практически неизвестен. После переворота 1619 года он жил в уединении, симпатизировал потерпевшим поражение и меньше всего хотел создавать партию, враждебную старшему брату, которого искренне любил. Ему было за сорок, но по стандартам того времени он был уже стар для того, чтобы возглавить правительство, хотя все еще и не женат.

В последние дни жизни Морица больше всего тревожила судьба голландцев и его династии. Умирая, он наставлял брата отстоять Бреду и найти жену. Что касается второго наказа, то Фридрих Генрих был готов с удовольствием его исполнить. Уже некоторое время он был влюблен в пышногрудую молодую фрейлину королевы Богемии. Бесприданницу, по описанию венецианского посла, несравненной красоты [480] Btok, Relazioni Veneziane, p. 182. Амалию фон Зольмс умирающий Мориц принял радушно как продолжательницу рода. Она происходила из германского аристократического дома, преданного свергнутому Фридриху, и должна была свести мужа с тем рейнским альянсом, который только и мог сокрушить испанцев на Рейне. Их торжественно обвенчали в Гааге в начале апреля, Мориц вскоре умер, и новобрачный сразу же отправился во главе армии к Бреде [481] Moser, Patriotisches Archiv, XI, pp. 175—206. .

Но силы были слишком неравны, чтобы голландцы могли одолеть Спинолу. Фридрих Генрих тщетно надеялся на то, что Мансфельд пришлет английские войска: Яков I хотел использовать их в Северной Германии [482] Rusdorf, I, p. 485. , а они сами, вернее, то, что от них осталось, после безденежной и голодной зимы дружно дезертировали к испанцам [483] Aitzema, I, p. 405. . Потерпев поражение скорее от голода, а не от противника, гарнизон Бреды, продержавшись более шести месяцев, 5 июня 1625 года сдался, приняв почетные условия капитуляции. Спинола, растрогавшись, обнял голландского командира перед всей армией [484] Ibid., I, pp. 408, 416. .

Династия Габсбургов теперь могла противопоставить французам Валленштейна, компенсировав потерю Вальтеллины взятием Бреды. Оставалась угроза северной коалиции, но и здесь у династии появился вариант выхода из затруднительного положения. Потенциальный альянс Швеции, Дании, Англии и Соединенных провинций проигнорировал очень серьезную и самовольную державу — Ганзейский союз торговых городов. Сначала в феврале 1625 года Оливарес намекнул австрийскому послу в Мадриде [485] Messow, Die Hansestadte und die Habsburger Ostseepolitik, p. 11. , а затем в апреле испанский посол в Вене подал императору идею вовлечь Ганзейский союз в альянс с династией Габсбургов, предложив лиге флот для зашиты от соперников и торговые преференции в испанских Индиях. Иными словами, испанцы при помощи взяток решили превратить Любек, Штральзунд, Гамбург и Бремен в военно-морские базы на Балтике [486] Gindely, Die maritimen Plane der Habsburger. Vienna, 1891, pp. 2-3. .

Если же города заартачатся, то демонстрацией имперской силы надо убедить их согласиться с предложением, и с этой целью в июне военные полномочия Валленштейна были распространены на всю империю [487] Hallwich, Fünf Bucher zur Geschichie Wallensteins. Leipzig, 1910, III, p. 12. . Он уже сделал все, что нужно, его армия в полной готовности стояла на границе Богемии и по команде быстро вошла в Германию, направившись к северу на соединение с Тилли. Ему недавно присвоили титул пфальцграфа империи, дающий право жаловать дворянство по своему усмотрению. Летом он сам присвоил себе титул герцога Фридландского [488] Hurter, Zur Geschichte Wallensteins, pp. 20—21. .

С появлением новой императорской армии и потерей Бреды Вальтеллина для французов стала обузой; у правительства Ришелье не было достаточных средств для того, чтобы оккупировать ее до бесконечности, не было уверенности и во внутренней стабильности во Франции. Дворцовые интриги и мятежники могли в любой момент опрокинуть его планы, а на севере начал разваливаться задуманный им альянс.

И король Дании, и король Швеции в равной мере горели желанием вторгнуться в Германию, они засыпали Париж и Лондон планами военной кампании [489] Rusdorf, I, pp. 439 f.; Moser, Patriotisches Archiv, V, p. 107. , но каждый хотел, чтобы другой действовал под его началом. Франция отдавала предпочтение шведскому королю, правительство Англии колебалось, сначала поддержало шведский план, а потом вдруг переориентировалось на Данию и бестактно попросило Густава Адольфа уступить Кристиану IV пальму первенства [490] Rusdorf, I, pp. 464, 496, 545-549; II, p. 29. . Густав Адольф возмутился, и его негодование было вполне обоснованным. Швед не доверял Кристиану Датскому, опасаясь, что если он не будет держать под своим полным контролем военные операции, то его армия и деньги будут использованы в других целях [491] Ibid., I, pp. 554 f.; Moser, Patriotisches Archiv, V, pp. 159 ff. passim. . Фактически он выдвинул французам и англичанам ультиматум. Его перемирие со своим давним врагом — польским королем истекало через несколько недель: либо ему дают все бразды правления, либо он возобновляет войну с Польшей и предоставляет Германии самой решать свои проблемы. Английское и французское правительства никак не отреагировали на его угрозу, и 11 июня 1625 года Густав Адольф пошел войной на Сигизмунда, короля польского, повернувшись спиной к Германии [492] Moser, Patriotisches Archiv, VI, p. 21. .

Из всей внушительной когорты союзников лишь один король Дании летом 1625 года выступил в поход на защиту протестантов Германии.

Кристиан IV был человеком достойным. Ему не повезло лишь в том, что он правил одновременно с королем Швеции, из-за блистательности которого ему и отвели столь незначительное место в истории Европы. Ко времени вторжения в Германию ему исполнилось сорок восемь лет и тридцать семь лет он находился на троне. Это был широкоплечий, крепкого телосложения мужчина с красноватым лицом и светло-каштановыми волосами, слегка поседевшими. Он не чурался физических усилий, много пил и был очень плодовит. Моногамия вовсе не устраивала его бурную натуру, и его внебрачные дети создавали проблемы для Дании и темы для шуток в Европе. Тем не менее это был человек большого ума, одаренный многими талантами, которые он с толком применял на практике: вел, например, ученую переписку на латыни с таким энциклопедистом, как Яков I, король Англии [493] Bentivoglio, Opere, р. 90. . Способный лингвист, Кристиан был и превосходным собеседником. Король поощрял искусства и науки, чем могли похвастаться немногие из его предшественников, и в пышном декоре дворцов в Кронберге и Копенгагене, в их богатом и обильном убранстве, в пухлых розовых херувимах отражалась его пылкая и деятельная индивидуальность. «Трудно поверить в то, что он родился в холодном климате», — сказал о нем один итальянец [494] Loc. cit. .