Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

Дарем завоевал преданность всех участников своей свиты. Он прибыл с торжественностью и великолепием. Потребовалось несколько дней, чтобы разгрузить его багаж, который включал множество музыкальных инструментов. Как язвительно заметил Сидни Смит, их взяли для того, чтобы позволить Дарему заигрывать с канадцами [510] Reid, «Durham», II, 165. .

Генерал-губернатор проследовал по Квебеку в настоящем генеральском мундире, украшенном серебряными галунами. Ехал он на белом боевом коне с длинным хвостом. Но, несмотря на последующие демонстрации гордости, соответствующие этому помпезному прибытию (Дарем выгнал всех других постояльцев из гостиницы «Кингстон», а до того не позволил взять на свой корабль даже почту), он добился поразительной популярности в двух провинциях Канады. Более того, его отчет стал Великой Хартией Вольностей для этого британского владения [511] Bradshaw, «Self-Government», 23. .

Но даже при этом служба Дарема генерал-губернатором оказалась провальной. Он продержался всего шесть месяцев, после чего дало результат характерное сочетание либерализма и автократии.

Губернатор хотел добиться примирения, поэтому объявил амнистию для всех восставших. Однако он намеревался подчеркнуть вину лидеров, которых присяжные скорее оправдали бы, а не приговорили к смертной казни, поэтому сослал их на Бермуды. Мельбурн отказался утвердить это справедливое, но незаконное решение, после чего Дарем тут же подал в отставку. До отъезда из Канады он издал прокламацию, фактически обвинив Министерство в предательстве. Губернатор сказал, что разбиты его надежды обеспечить объединенный народ свободной и ответственной властью, чтобы люди могли наслаждаться жизнью в большей степени [512] Reid, «Durham», II, 277. .

Дарем покинул Квебек до принятия его заявления об отставке. Он отбыл еще более пышно и церемонно, чем прибыл. В дикий холод, под небом, с которого вот-вот должен был пойти первый настоящий зимний снег, экс-губернатор медленно спускался в открытой карете с шато Сен-Луи к королевской верфи. Зрители собрались на грязных узких улочках, вдоль которых выстроились стражники. Люди прильнули к окнам высоких каменных домов. Они наблюдали за происходящим в мрачном молчании, иногда прерываемым приветственными криками. Когда суда для перевозки лесоматериалов тянули на буксире фрегат Дарема «Инкон-стант» вниз по реке Святого Лаврентия, из цитадели выстрелила пушка, дав прощальный салют. В сумерках, когда буксирный трос наконец-то обрубили, эхом отдавались звуки «Добрых старых времен». А сам Дарем, как заметил один свидетель, страдал и от язвы, которая закончилась его преждевременной смертью, и от горечи осознания того, что он возвращается в Англию униженным и разжалованным [513] J. Richardson, «Eight Years in Canada» (изд. 1967), 53. .

Но в 1839 г., за год до смерти, граф восстановил свою репутацию, опубликовав отчет под своим именем. Это был проницательный и язвительный анализ трудностей управления Канадой вместе с предложениями по их разрешению. Они оказались такими универсальными по применению, что отчет Дарема стал учебником колониального развития под флагом Британии. Английские поселенцы чувствовали естественную гордость, поскольку являлись частью самой сильной, цивилизованной и славной империи. Но они чувствовали вполне понятное отвращение к попечительствуй опекунству правителей в Вестминстере, которые отказывали им в должном праве голоса в отношении их собственных дел. Канадцы противопоставляли эту ситуацию тому, что происходило в США, где люди стали хозяевами собственной судьбы. И другие народы на протяжении имперской истории озлоблялись из-за очевидного отказа в правах. Поэтому некоторые жители британской Северной Америки были готовы восстать против метрополии во имя верности и преданности. Эта преданность (предположительно — истинным принципам и настоящим интересам Британии) часто возбуждалась такими вещами, как «оранжевые домики», экспортированные из Ольстера и установленные на месте вигвамов ирокезов. По словам одного крайне консервативного и твердолобого лоялиста, которого цитировал Дарем, «Нижняя Канада должна быть английской, а если потребуется, то за счет того, что она не будет британской».

Решения этих проблем, предложенные Даремом, не были особенно оригинальными. Но если взять их в совокупности, то они являлись изобретательными. Это неплохая попытка совместить колониальную автономию с имперским единством. Чтобы ослабить французов он рекомендовал слияние Верхней и Нижней Канады. Экс-губернатор хотел связать зарождающуюся нацию кровью и железом — при помощи иммиграции из Британии, которой станет содействовать государство, а также межколониальных железных дорог.

Кроме того, он хотел сохранить трансатлантические симпатии через «настоящий союз сердец» [514] Reid, «Durham», II, 320 и 339. . Этого можно было достигнуть, позволив канадцам самим править в своей стране. Лондон контролировал бы внешние связи, конституционные вопросы и администрацию общинных земель.

Дарем верил: Канада благодаря этому останется очень патриотичной частью Британской империи. Но критики считали, что все как раз наоборот, что отчет подготовил путь к полной независимости. Он якобы помог канадским предателям и их американским союзникам, которые уже «выгравировали имя лорда Дарема на лезвиях своих длинных охотничьих ножей, готовя вполне определенный результат деятельности "ответственного правительства"». Документ называли «руководством по предательству» [515] «Report of the Earl of Durham», xxvi. .

На самом деле «лечебная политика» [516] [J.S.Mill], «Lord Durham's Return», «Westminster Review», XXXII 91838-90, 260. Дарема, которую частично ввели в действие в 1840-е гг., помогла выковать канадскую преданность и верность. Она усилила колониальные связи, ослабив имперское ярмо. Правда, слияние Верхней и Нижней Канады (1840 г.) не рассеяло предубеждения и враждебность французов, оно просто вынудило французов к неохотному согласию. Однако объединение и ответственное правление, которые вводились постепенно и с большими трудностями, создали англо-французское сообщество по интересам. Один из премьер-министров, сэр Этьен Таше, объявил: «Из самого последнего орудия в защиту английской власти в Америке выстрелил франко-канадец» [517] Bradshaw, «Self-Government», 23. . Важное значение имеет то, что он выразил солидарность перед лицом внешней угрозы, поскольку историю Канады (а на самом деле, и Британской империи) можно понять только в контексте существования США. Ничто не воплощало трехсторонние отношения лучше, чем медаль, отчеканенная в Верхней Канаде в 1813 г. На ней были изображены британский лев и канадский бобер, охраняющие Ниагару, которой угрожал американский орел.