Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

Напьер представлял собой архетипичного яркого и вычурного героя империи, напоминавшего Николсона, Гордона, Т.Э. Лоуренса, Уингейта, Тесиджера. Он был благороден и великодушен, эксцентричен, раздражителен, аскетичен, имел садистские наклонности.

Напьер был тщеславным, словно павлин, но смелым, как лев. «Его нос походил на клюв орла, а борода — на бороду кашмирского козла». Его, от головы под тропическим шлемом до стоп в сапогах со шпорами, покрывали шрамы после многочисленных приключений. Шрамы были от пуль и штыков, сабель и шрапнели.

Он любил женщин и лошадей. Его любимый боевой конь Ред Ровер делил с ним шатер во время кампаний в жарком климате, он же стоял рядом со смертным одром генерала.

Напьер не уважал никого, он открыто поносил и чернил директоров «Ост-Индийской компании» на Леденхед-стрит [704] R.Lawrence, «Charles Napier» (1952), 179 (выражение принадлежит Теккерею) и 170. , «богобоязненных негодяев, которые заполнили Индию созвездием ослов». Генерал отмахивался от лорда Рипона, назвав его идиотом [705] BL, Add 49140, Индийский дневник сэра Чарльза Напьера, 1 и 21 января 1846 г. . В дальнейшем он поругался с лордом Дэлхауси, который сравнил Напьера с виноградником на вулкане: «Он был бы веселым и добродушным, если бы в нем постоянно не горело пламя и не взрывало все, что было в нем хорошего» [706] S.G.Baird (ред.), «Private Letters of the Marquess of Dalhousie» (Shannon, Ireland, 1972), vii. .

Однако Напьер уважал Веллингтона и восхищался Элленборо. Последний поддерживал его пиратские склонности. Так что у генерала не имелось никаких иллюзий относительно новых полномочий. В дневнике он признавался: «У нас нет права захватывать Синд. Но мы это сделаем, что будет очень прибыльным, полезным и гуманным примером низости и подлости» [707] T.R.E.Holmes, «Four Famous Soldiers» (1889), 46. .

Напьер полагал, что британцы принесут больше добра и меньше зла народу, чем его нынешние правители-эмиры. «Не то что мы когда-то делали добро из «великодушия» или «щедрости». Мы просто можем выжать больше денег из богатых жителей Синда, чем из бедных! И если перекрытие плотиной Инда и утопление всех жителей Синда даст нам больше денег, то мы должны соответствующим образом перекрыть Инд плотиной» [708] BL, Add 49115, письмо Напьера капитану Портеусу от 9 октября 1842 г. Оно помечено: «Не отправлено. Я недостаточно хорошо знаю капитана Портеоуса». .

Напьер преуспел, хотя шансы были совсем не в его пользу. Все случилось благодаря дисциплине, хитрости, яростности и чистой вере в то, что таинственная сила управляет его судьбой [709] Lawrence, «Napier», 201. . Представляя себя еще одним Моисеем в пустыне, он поставил во главе верблюжьей кавалерии слона, к которому днем был прикреплен флаг, а ночью — фонарь. Но знаменитое остроумное заявление Напьера на латыни «Peccavi» («Я согрешил») выражало суть дела (хотя выражение было апокрифическим и появилось в «Панче» в виде шутки) [710] См. W.Doniger, «"I Have Scinde": Flogginga Dead (White Male Orientalist) Horse», JAS 58 (ноябрь 1999 года), 940 ff. . Как подтвердил майор Джеймс Оутрэм, который тогда служил в его подчинении, приобретение Синда являлось явным грабежом [711] Holmes, «Famous Soldiers», 67. .

В «Эдинбург ревью» согласились с этим. Британцы вели себя, как завоеватели, нацеленные на основание «империи, более надежной, чем империя Цезарей». Но они заложили такую ненависть, что воины племен с радостью присоединялись к штандартам любого нового захватчика — «ради того, чтобы от нас избавиться» [712] «Edinburgh Review», LXXIX (1844), 559. .

Однако захват Синда был частью диалектического процесса, часто (хотя без неизбежности) повторявшегося в имперской истории. Поражение от «местных жителей» вызывало воинственный ответ британцев, что в свою очередь сеяло семена дальнейших разногласий и конечного отчуждения.

Процесс отчуждения шел на протяжении веков и гораздо ближе к дому. Ирландия, которая, по иронии судьбы, поставляла четверть офицеров в британскую армию (включая самого Напьера) и половину войск белых в Индии, являлась первой настоящей колонией Англии. В нее вторгся Генрих II, ее покорил Генрих VIII, «заселила» Елизавета, «засевал» Яков I, опустошал Кромвель, а громил Вильгельм Оранский.

Каждое ирландское восстание каралось новыми английскими репрессиями. Экономическая эксплуатация еще больше осложняла и ухудшала отношения между двумя народами, причем в такой мере, что Дин Свифт советовал своим соотечественникам жечь все, поступающее из Англии, кроме угля. Более того, после Реформации Ирландия мучилась и разрывалась от взаимной ненависти господствующих протестантов (часть территории вокруг Дублина находилась под английской юрисдикцией, а их шотландский гарнизон находился в Ольстере) и большинства из католиков. Им пришлось подчиняться уголовному кодексу, разработанному, чтобы постоянно держать их в подчиненном положении. Поэтому ирландское сопротивление являлось не только выражением патриотизма. Это было во многих смыслах делом веры.

Американская и Французская революции обострили националистические устремления. Англия пошла на уступки — самоуправление и религиозная терпимость. Но в 1798 г. в Ирландии произошло радикальное крестьянское восстание при поддержке французов. Решением Питта стало жестокое подавление, за которым последовала попытка ассимиляции. Акт об унии (1800 г.) включил Ирландию в Соединенное Королевство Великобритании. Вопрос о правах католиков (предложенная награда за то, что ирландцы жертвовали своей юридической независимостью) и отправка депутатов Парламента в Вестминстер были отложены до 1829 г. Но для освободителя Даниела О'Коннелла и большинства его соотечественников это стало не больше, чем шагом к цели — покончить с саксонской тиранией над кельтами. Как признавал «Экономист», англичане относились к ирландцам не как к части империи, а как к «покоренному племени». Соответственно ирландец просто существовал в настоящем, в то время как жил в прошлом и будущем. «Его воображение наполнено тем, чем была Ирландия, и тем, чем она может стать. И вам нужно только коснуться этих тем, прошлого и будущего, чтобы зажечь его сознание, заставить издать крик, который может рваться к небесам — призыв о расторжении унии между Британией и Ирландией» [713] R. Dudley Edwards, «The Pursuit of Reason: The Economist 1843— 1993» (1993), 53 и 52. .

Более душераздирающие крики рвались к небесам после 1845 г., когда ирландцы мучились от голода, чумы и исхода в библейских масштабах. В этом заключалось написанное кровавыми буквами доказательство того, что Ирландия должна стать хозяйкой своей судьбы.

Даже в нормальные годы Ирландия находилась на грани голода. К 1845 г. ее население увеличилось до восьми миллионов человек. Давление на землю соответственно возросло. Многие семьи, обложенные непомерно высокой платой землевладельцами (треть которых отсутствовала, среди них — Палмерстон), выживали на крошечных участках в половину акра или меньше. В основном, они выращивали картофель, который иногда составлял единственное блюдо в их рационе — достаточно здоровое, чтобы ирландские солдаты были значительно выше английских [714] J.Mokyr and C.O.Grda, «Height and Health in the United Kingdom, 1815—60: Evidence from the East India Company Army», EEH, 33 (1996), 152. . Но имелась ужасающая нехватка продуктов, три месяца перед сбором каждого нового урожая треть населения голодала.