Николай Назаркин - Три майские битвы на золотом поле

Постепенно поднимался ветер. Он быстро разогнал туман и еще более усилил волнение. Каково же было удивление голландцев, когда за клочьями тумана они увидели идущий на них в атаку английский флот!

Командующие англичан — да, на адмиральском мостике у англичан было нынче сразу два командующих, весьма необычное явление! — сочли, что попутный ветер — куда более весомый аргумент, чем невозможность стрелять изо всех орудий. Ведь и у голландцев такой возможности нет, но у них и ветра нет! Значит, англичане в более выгодном положении.

Английский флот шел в атаку. У флота Республики уже не осталось времени вытаскивать якоря, капитаны приказали рубить якорные канаты, чтобы занять место в строю, предусмотренное вчерашними приказами де Райтера. Спешили они не зря. Круглолицый адмирал не прощал ошибок. Впрочем, если бы только одним адмиральским гневом дело бы ограничилось! Бравые капитаны страшились совсем другого.

Капитан на корабле — «первый после Бога». Его власть практически ничем не ограничена, а уж в те времена — и подавно. Ну что ты будешь делать, если самая быстрая связь — флажками помахать, да фонариком посигналить? Ну нарушит какой капитан адмиральский приказ, ну наорет после боя на него адмирал, а по прибытии в порт может даже в тюрьму посадить. Это так. Только все же понимают, что если в атаку не пошел, струсил — это одно, и арест такого труса боеспособности флота не уменьшит. А если вместо того, чтобы в резерве стоять капитан вылез неприятельский фрегат захватывать? Ну и что, что из-за этого половина флота стрелять не могла, боясь в своего попасть — это уже адмиральская забота, обо всем флоте-то.

Или вот еще отличный пример, того проще. Поворот. Корабли в море поворачивают по очереди, это не гоночные мотоциклы, все же, надо тщательно следить, чтобы громада парусов одного не закрыла ветер для другого. Потому как без ветра корабль становится дрейфующим неуправляемым сараем, очень большим сараем, который в открытом море и остановить-то нечем, если длинны якорей не хватает. И этот огромный и прочный сарай запросто помнет снующие вокруг шлюпки, проломит борт соседу или просто потеряет ход, а значит — время. А уж такой сложнейший маневр, как поворот «все вдруг», когда идущие в колонне корабли разом поворачивают на новый галс, требует такой согласованности и расчетов, что был признан «особо опасным маневром» даже в английском флоте времен не Первой Англо-Нидерландской, а Первой Мировой! Фрегаты и марселя уже давно сменились дредноутами и турбинами, а поворот все равно опасен.

И вот производит эскадра поворот, а такой шустрый капитан «по обочине» объехал и ветер у другого забрал. Ну и что, «а мне же надо, а ты сам не зевай, лох!» Уж как только не боролись с такими шустряками адмиралтейства разных стран! Но в тюрьму сажать — разорительно для флота, капитан же того времени — товар штучный, лицо важное, дворянин, опять-таки, это тебе не провинившегося матроса до смерти запороть. Оружием грозить — просто так опять же нельзя, адмирал-то не король, казнить благородного джентльмена права не имеет. На дуэль разве что вызвать, так что же теперь, адмиралу с каждым дуэли устраивать? Адмиралы кончатся быстрее.

А вот у де Райтера нынче утром не флот, а подготовительная группа мальчиков-зайчиков. Капитаны, наверное, ругаются на мостиках всякими нехорошими морскими словами, а порядок соблюдают. Что же проняло «морских волков»? Он что, их расстреливать обещал? Нет, все куда хуже!

Для начала новоназначенный командующий собрал господ капитанов и объявил им, что коль уж волею Бога, народа Республики и Генеральных Штатов Соединенных Провинций его поставили во главе флота, то флот он будет считать своим личным предприятием. Тут возражений не было, это было привычно и понятно. Все ведь были немножко купцами. Ну а раз так, добавил де Райтер, то держите приказы. Приказы были разные, в том числе о порядке поворота. Капитаны покивали головой. Ну приказы, ну так… море, оно большое. Кто его знает, что там будет. Плавали, знаем. А де Райтер заставил всех расписаться. Это было уже необычно, роспись — дело серьезное, деловое. Ну и в завершении адмирал объявил, что за нарушение приказа будет… штрафовать. Капитанов и офицеров. На первый раз — двадцать пять гульденов, на второй — пятьдесят, потом сто и так далее. Капитаны лишись дара речи. Подлый «кот» ударил по самому дорогому для каждого нидерландца — по кошельку!

Но делать было нечего. Справедливость признали все. Подписали же. И теперь, после нескольких показательных штрафов, даже самые отчаянные не рисковали. А если не хочешь быть оштрафованным, то и место, определенное тебе в строю везучим адмиралом, надо соблюдать.

А англичане приближались…

Вторая Нидерландско-Английская была, по сути, продолжением первой, но началась все-таки не на совершенно пустом месте. Республике не повезло. Только только вроде бы столковались с Кромвелем, нашли общий язык, как в Англии происходит Реставрация и трон занимает Карл II. Это пугает Республику Семи Соединенных Провинций, тем более, что Карл начинает вмешиваться и во внутренние дела Нидерландов. Формальный повод у него был: в тысяча шестьсот шестидесятом году, через десять лет после смерти мужа и в десятилетие сына умирает мать Вильгельма, принцесса Мария Генриетта. Карл II, как один из ближайших родственников, иначе говоря — родной дядя, претендует на опекунство.

Такого, конечно, позволить никто не мог и тогда же маленький Вильгельм получает еще один, не слишком веселый титул: «Ребенок Государства». Прямо таки сын полка. Нечего, мол, всяким опекунам тут ловить, нечего! Маленький принц Оранский опять оказывается в сердце раздоров могущественных держав, сам еще совершенно о том не подозревая.

А поскольку государство — оно само-то как-то не очень в состоянии за десятилетним ребенком уследить, то государство наняло на пост уследителя специального человека, выплачивая ему, специальному человек, специальное государственное вознаграждение. Этим специальным человеком была бабушка юного принца, Амалия ван Солмс. Она, собственно, и раньше в основном занималась воспитанием Вильгельма, потому как Мария Генриетта последние годы очень сильно болела. Ну а теперь она обязана заниматься этим не как какая-нибудь там обыкновенная бабушка, а как Государственный Опекун.

Болезненным, надо сказать, был и юный принц. Одна астма чего стоит. Тем не менее он рос, взрослел и… Вот интересный момент: если наследник так мешал «республиканцам», почему они просто его не… ну… м-м-м… не устроили ему несчастный случай? А он не только мешал, он еще и помогал. Живое напоминание об опасности монархии было на руку «первому человеку страны» Йохану де Виту и всей его многочисленной и важной родне. А то, глядишь, соратники задумаются, а чего это он сам, де Вит, единолично все решает. А тут перед глазами живое напоминание, что семья де Вит жизни не жалеет, о государстве радеет, о республиканском строе.