Ирина Роднина - Негладкий лед

После был еще визит -- в пединститут. В зале, рассчитанном на полторы тысячи человек, уместились все три. Вдобавок сломился микрофон...

В финале встречи толпа крепконогих и крепкоруких будущих учительниц рванулась на сцену за автографами, и Роднина исчезла, утонула в ситцевом, шелковом и крепдешиновом водовороте. Она бы до вечера не выбралась -- она стесняется отказывать в автографах. На счастье, нашелся энергичный профессор -- вытащил бедняжку.

Когда Зайцев узнал о нашем отдыхе, он очень смеялся.

Он посерьезнел только тогда, когда получил присланный ему лично в подарок с кондитерской фабрики торт.

Х

После месяца такой работы произошел тот разговор со Станиславом Алексеевичем -- в машине за мостом окружной железной дороги,-- когда он мне сказал, что больше тренировать нас не хочет.

Я растерялась. Но я бы еще больше растерялась, будь я прежней Родниной. Если бы не прошло этого месяца с Зайцевым, в течение которого мне пришлось много думать о другом человеке, о своих поступках, связанных именно с ним. Я уже знала, что если человек чего-то не хочет, уговоры не помогают, и прежде бы я не ответила так, как ответила Жуку: "Не хотите, не надо". Я спросила только, чем вызвано его решение.

-- Ну, Ириша, смотри сама: сделаю я вашу пару, а что будут люди говорить? Что это Роднина. Не Жук, а Роднина. А сделаю я, допустим, Горшкову и Шеваловского, и будут говорить, что это Жук.

Я спросила, как же так: ведь все прекрасно знают, что Роднина-- это Жук, и вообще в том ли смысл и цель дела, кто что скажет...

Ничем, по существу, не кончился этот странный разговор, и мы уехали в отпуск.

Я много думала о смысле происшедшего. Каждая фраза Станислава Алексеевича, как я знала, многозначна, словно многослойна, она преследует несколько целей, но какая была главной тогда? Могу только догадываться. Хотел ли Жук подхлестнуть нас, чтобы мы больше работали в отпуске? Или прошедший месяц не убедил его в том, что Зайцев -- подходящий партнер? Или во мне он разуверился -- решил, что до будущей Олимпиады меня не хватит и надо искать какой-то другой вариант? Или, создав на льду спортивный образ Родниной, он не видел развития этого образа, опасался самоповторения: может быть, это он и имел в виду, говоря о Горшковой и Шеваловском -- желание отойти от штампа?..

Читатель знает, что тогда мы не расстались, и два следующих года были очень удачными для нас троих, но зерно сомнений и творческого кризиса, посеянное весной 1972-го, проросло в 1974 году.

А тогда мне прежде всего было страшно обидно: Станислав Алексеевич стал мне уже очень близким человеком, и я ему верила -- в главном, в отношении к делу, верила всегда.

Как мы с Сашей работали в отпуске, я рассказывала. Я давала ему гигантскую нагрузку, и если он осмеливался возражать, давала вдвое больше, хотя себя иной раз доводила до изнеможения. Он физически хорошо был подготовлен, но ему приходилось тяжелее, чем мне: я все-таки была опытнее, я знала, где можно чуть-чуть расслабиться, а где надо поднажать.

Жук ездил в отпуск вместе с Надей Горшковой и Женей Шеваловским, и Женя мне потом говорил, что они там тоже изо всех сил работали.

Но на первой же тренировке Станислав Алексеевич смог оценить, какой мы сделали скачок. Тогда он, по-моему, понял, что Роднина и Зайцев -- не пустой номер.

Над Москвой висела жара -- тянулось то тяжкое лето, когда в округе горели леса. Мы тренировались на Клязьме, дышать было нечем. Станислав Алексеевич говорил, что я резкость потеряла с годами, и по полтора часа мы гоняли на пляже в футбол, перепоясанные ремнями со свинцовыми пластинами. По песочку босиком, а песок... не холодный.

Потом был короткий тренировочный сбор в Чехословакии -- работа до полного одурения. Мы занимались шагами, подбором шагов, переходами; мне пришлось повторять то, что я давно знала, что было зазубрено и потому неинтересно, но Саша этого не знал, и я все проходила снова, с ним.

В Москве, в аэропорту, нам вручили билеты в Запорожье. Там были показательные для всей сборной: нас хотело перед сезоном видеть спортивное руководство. В списке участников показательных после нас с Зайцевым значился Овчинников, а уже потом Смирнова и Уланов. Это было уколом, который мы оценили -- Жук и я. В принципе все выглядело правильно, если суммировать титулы: Леша был чемпион Европы, мира и Олимпиады. Люда -серебряным призером, я -- чемпионкой, а Саша -- никем. Так что на меня список не подействовал. Но оценить мы оценили.

Началось все с разминки. Трибуны не могли дождаться этой разминки, на которую Уланов выходил с новой партнершей, а Роднина -- с новым партнером. И мы, по-моему, удовлетворили любопытство публики полностью...

На этих показательных нас очень тепло приняли, и я поняла, что любую ошибку мне простят. Зрители понимали, что мой вариант сложнее Лешиного: его партнерша была известной и опытной, мой партнер -- новичком, а за тех, кому труднее, всегда и болеют больше.

Люда и Леша выглядели неважно. Заметно было, что их показательные сделаны на скорую руку. Леша попытался решить номера в классической манере, а опыт Олега Алексеевича Протопопова доказывает, что эта манера требует особенно тщательной отработки каждой детали: любая небрежность здесь бросается в глаза.

Леша и Люда не имели успеха. И хотя мне, как всегда и больше, чем всегда, хотелось переплюнуть Лешу, и это удалось, мне было обидно за него и больно до слез: мы ведь так долго катались и столько пережили вместе.

Следующим утром в отпечатанном на машинке списке участников показательных была от руки нарисована стрелочка:

на следующий вечер наши пары поменялись местами.

Очень много людей подходило меня поздравлять. До этого я была словно не у дел, и отношение некоторых завсегдатаев наших кулис ко мне изменилось Что ж, надо было пережить, прочувствовать этот "период не у дел", и теперь поздравления я слушала скептически. Я отучилась самообольщаться, громкие слова не тешили меня.

Вопрос о расстановке сил в сборной был в Запорожье почти решен, но мы не успокоились. Я знала, как может работать Уланов, на что он способен, если его подстегнуть. Действительно, на показательных в декабре они с Людой выглядели совсем по-иному. Это было прекрасное выступление. Однако я уже поняла, что мы можем бороться. Бороться и выигрывать. Что мы на правильном пути Что мы пара.

В Чехословакии Саша еще робел, а в Запорожье сразу настолько уверенно себя повел -- внимательно и уверенно,-- что и я ощутила уверенность. Мне больше не надо было без конца оглядываться назад. Видно, за эту неделю в Чехословакии Саша тоже большой путь прошел и многое понял.

Словом, в тот момент он меня не подвел. В принципе никогда не подводил. В серьезных вещах -- никогда.