О Рогова - Богдан Хмельницкий

Богдан вспыхнул и вскочил с места.

- Пан подстароста забывается! Он мне ответит за свои слова!

- Эх, батюшка! - вмешался Тимош. У него уже давно подергивало ус от нетерпения и сжимались кулаки. - Разве можно тебе, славному воину, о такого брехалу руки марать. Это мое мальчишеское дело неучтивых гостей выпроваживать.

Он засучил рукава своего кафтана, подошел вплотную к Чаплинскому и, грозно уставившись на него, проговорил:

- Проси тотчас у отца прощения!

- Прочь, молокосос, - запальчиво прокричал Чаплинский, побагровев от гнева, и собирался уже рукою отстранить Тимоша, как вдруг тот плотно обхватил его своими мощными руками и понес.

Дружный хохот раздался в зале. Картина была слишком смешна: коротенькие ножки Чаплинского болтались, он силился освободиться, но молодой богатырь нес его как ребенка и вынес в другую комнату. Все бросились к окнам. Вскоре Тимош появился на крыльце, сошел со ступенек, бережно поставил пана на землю и с поклоном проговорил:

- Вот так-то, пане, поворачивай до дому. Сейчас пришлю панского гайдука с шубой и шапкой!

Проговорив это, Тимош быстро скрылся за дверью, оставив ошеломленного пана на дворе.

А на дворе тоже шел пир горой. Там стояли столы, загроможденные бараньими и бычачьими тушами, были выкачены бочки с вином и пивом, вынесены на блюдах целые груды оладьев и лепешек. Богдан угощал всю нищую братию, собравшуюся из окрестностей, и челядь, приехавшую с гостями.

Когда пана Чаплинского высадили так бесцеремонно на двор, все калеки и слуги окружили его: поднялся хохот, гам, шутки. Пан задыхался от злобы, топал ногами, грозил им саблею, к величайшему удовольствию смотревших в окно гостей. Наконец гайдук принес ему бурку и шапку, а мальчик подал коня, и он ускакал, не дожидаясь своих слуг.

В столовой, между тем, гости пили и шумели, шумели и пили; многие из них стали уже клонить свои головы, ложиться на лавки. Полковник Кречовский тоже лежал в числе других, но Барабаш был еще на ногах и крепился. Марина то и дело подносила ему чарку за чаркою и, низко кланяясь, просила не обидеть ее. Сам хозяин, хотя пил усердно с гостями, но, по-видимому, мало захмелел; у него было что-то на уме, и он пристально следил за кумом.

- А помнишь, кум, - небрежно заметил он ему, помахивая чаркою, - как мы с тобою ездили к самому королю? Ласково он тогда нас принял, золотое у него сердце, у нашего короля.

- А зачем вы ездили к королю? - спросил кто-то.

- А все по делам казацким. Кум Барабаш челобитную подавал о казацких вольностях, и король дал нам тогда привилегию на восстановление наших прав. Ведь так, кум, правду я говорю? - обратился он к Барабашу.

Барабаш смешался.

- Гм! - промычал он. - Оно точно как будто правда. Да что это тебе, кум, король на ум пришел? Держал бы язык за зубами, - прибавил он с досадою.

Дачевский приблизился и навострил уши. Гости тоже обступили их; о привилегии никто не слыхал, для всех была интересна такая новинка.

- Эх, куманек любезный! Разве я не знаю, где надо язык держать за зубами, а где его и развязать можно, - заметил Хмельницкий. - Мы все здесь люди свои. Ну, что ты держишь королевский лист под секретом? Дай мне его прочитать теперь.

Барабаш плутовато подмигнул ему и хлопнул себя по груди.

- Был он, был тут листик-то, - проговорил он, - да теперь его нет! Моя пани баба хитрая, ух, какая лихая!.. Да и на что тебе, куманек, читать его? - продолжал он. - Податей мы с тобою не платим, в войске польском не служим. Нам, начальникам, лучше брать деньги без счету, а дорогие сукна без меры! Так и моя пани говорит, - прибавил он самодовольно. - А как будем мы с тобою черни потакать, придется нам по лесам и по буеракам таскаться да своим телом комаров, как медведей, кормить.

Хмельницкий схватил со стола чарку и подошел к куму.

- Вот-то добре, куманек! - воскликнул он. - Ты у меня голова. Выпьем-ка по чарке да и забудем про королевскую грамоту. Ну ее!

Скоро гость совсем посоловел, хотел было встать, да ноги подкосились. Упал на лавку и захрапел. Гости мало-помалу кто разошлись по комнатам, кто улеглись тут же. Дачевский незаметно юркнул за дверь. Хмельницкий остался один с Довгуном среди сонных гостей. Он подозвал запорожца.

- Ну, слушай, будущий мой джура, - сказал он ему. - Вот тебе испытание: исполнишь, как следует - возьму тебя на службу, не исполнишь, сам себя вини.

- Что прикажешь, батько, все исполню! - радостно отвечал казак.

- Вот подожди! - сказал Хмельницкий.

Он подошел к сонному Барабашу, снял с его правой руки перстень, вытащил из-за пояса платок, а из кармана вынул ключи. Кум повернулся только на другой бок, пробормотал что-то сквозь сон и опять захрапел на всю комнату.

- Скорей седлай коня! - поспешно сказал Богдан Ивашку. - Скачи в Черкасы и скажи пани Барабашихе, что пан приказал ей передать тебе тот лист, который получил от короля. А в доказательство покажи ей перстень, платок и передай ключи на случай.

Ивашко ускакал, а Богдан прошел в свою комнату и опять засел за бумаги.

Пани Барабашиха крепко спала на своей высокой постели, как вдруг сквозь сон услышала стук в ворота. Она подумала, что вернулся полковник, наскоро завернулась в плахту, накинула на плечи жупан и побежала отворять дверь, обдумывая по пути, как встретить провинившегося пана. Однако, к великому ее удивлению, перед нею стоял не ее пан, а молодой статный казак с лицом, раскрасневшимся от выпитой горилки и от быстрой езды.

- Пани, - сказал ей Довгун, низко кланяясь, - мой пан Богдан с твоим паном пируют. Дюже они заспорили. Так твой пан меня и прислал, чтобы ты выдала мне грамоту, что от короля прислана. А что все это верно, вот тебе его перстень, платок и ключи.

Пани даже побледнела с испугу.

- Эк, ведь, ему занадобилось гулять с этим Хмельницким, - проворчала она. - А сильно подгулял пан? - спросила она после нескольких секунд колебаний.

- Ух, как сильно! - ответил сметливый казак, - и рвет, и мечет!

Пани знала, что с мужем во хмелю шутить опасно. Она простояла еще с секунду в нерешимости, потом махнула рукой и указала Ивашку на забор.

- Вон там у стены под воротами в глухом углу погребец, там и найдешь, - сердито сказала она, хлопнула дверью и с ворчанием ушла в комнату.

Ивашко живо нашел погребец. Там оказались старые плахты, а между ними лежала и грамота. Казак схватил драгоценную бумагу и поскакал сломя голову обратно. Он вернулся еще до рассвета и застал Богдана сидящим за какими-то письмами.

- Ну, что? - тревожно спросил его тот.

Ивашко, молча, с поклоном передал бумагу.

Всегда сдержанный Хмельницкий весь покраснел, вскочил с места.

- Друг ты мой милый! - сказал он, обнимая казака. - Такую ты мне услугу оказал, ввек ее не забуду. Теперь у меня все в руках: и Сечь, и хан, и регистровые!