Борис Романов - Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала…

Что ценили в Столыпине? Я думаю, не программу, а человека; вот этого «воина», вставшего на защиту, в сущности, Руси. <���…>

На Столыпине не лежало ни одного грязного пятна: вещь страшно редкая и трудная для политического человека. <���…> Все было в высшей степени открыто и понятно в его работе; не было «хитрых петель лисицы»,которые, может быть, и изумительны по уму, но которых никто не понимает, и в конце концов все в них путаются, кроме самой лисицы. <���… >

Россия сливалась сочувствием с общим направлением его дел — с большим, главным ходом корабля… Все чувствовали, что это — русский корабль и что идет он прямым русским ходом. Дела его правления никогда не были партийными, групповыми, не были классовыми или сословными;<���…> вот этот «средний ход» поднял против него грызню партий, их жестокость; но она, вне единичного физического покушения, была бессильна, ибо все-то чувствовали, что злоба кипит единственно оттого, что он не жертвует Россиею — партиям. <���…> Революция при нем стала одолеваться морально, и одолеваться в мнении и сознании всего общества, массы его, вне «партий».И достигнуто было это не искусством его, а тем, что он был вполне порядочный человек. Притом — всем видно и для всякого бесспорно. Этим одним.

<���…> В этом оздоровлении Столыпин сыграл огромную роль — просто русского человека и просто нравственного человека, в котором не было ни йоты ни красного, ни белого нигилизма. Это надо очень отметить: в эпоху типично нигилистическую и всеобъемлюще нигилистическую, — Столыпин ни одной крупинкой тела и души не был нигилистом. <���…>

Он весь был монолитный, громоздкий; русские черноземы надышали в него много своего воздуха. Он выступил в высшей степени в свое время и в высшей степени соответственно своей натуре: искусственность парламентаризма в применении к русскому быту и характеру русских как-то стушевалась при личных чертах его ума, души и самого образа. В высшей степени многозначительно, что первым настоящим русским премьером был человек без способности к интриге и без интереса к эффекту, — эффектному слову или эффектному поступку. Это — «скользкий путь» парламентаризма. Значение Столыпина, как образца и примера, сохранится на многие десятилетия; именно как образца вот этой простоты, вот этой прямоты. Их можно считать «завещанием Столыпина» и завещание это надо помнить.

Оно не блестит, но оно драгоценно. Конституционализму, довольно-таки вертлявому и иногда несимпатичному на Западе, он придал русскую бороду и дал русские рукавицы. И посадил его на крепкую русскую лавку, — вместо беганья по улицам, к чему он (русский парламентаризм) на первых шагах был склонен. Он незаметно самою натурою своею, чуть-чуть обывательскою, без резонерства и без теорий, «обрусил» парламентаризм: и вот это никогда не забудется. Особенно это вспомнится в критические эпохи, — когда вдруг окажется, что парламентаризм у нас гораздо национальнее и, следовательно, устойчивее, гораздо больше «прирос к мясу и костям», чем это можно вообще думать и чем это кажется, судя по его экстравагантному происхождению. Столыпин показал единственный возможный путь парламентаризма в России, которого ведь могло бы не быть очень долго, и может, даже никогда;…он указал, что если парламентаризм будет у нас выражением народного духа и народного образа, то против него не найдется сильного протеста, и даже он станет многим и наконец всем дорог. Это — первое условие: народность его. Второе: парламентаризм должен вести постоянно вперед, он должен быть постоянным улучшением страны и всех дел в ней, мириад этих дел. Вот если он полетит на этих двух крыльях, он может лететь долго и далеко; но если изменить хотя одно крыло, он упадет.Россия решительно не вынесет парламентаризма ни как главы из «истории подражательности своей Западу», ни как расширение студенческой «Дубинушки» и «Гайда, братцы, вперед»… В двух последних случаях пошел бы вопрос о разгроме парламентаризма: и этого вулкана, который еще горяч под ногами, не нужно будить.

Каков же был этот российский парламент, Дума 1907–1917 гг.? Скажем прямо: император Николай II проводил более либеральную политику, чем лидеры России после 2000 года (и проводят до сих пор), и царская Россия того времени была страной гораздо более демократической и свободной, чем Россия современная.

Действительно, если рассказывать о времени правления Николая II и о достижениях России в то время подробно и объективно, то для нынешней корпоративной власти возникнет очень много неудобных вопросов:

• Как могла царская Россия в короткие сроки войти в пятерку самых развитых стран мира — при этом без зависимости от нефтяных ресурсов?

• Почему Николай II считал нужным начать либерализацию страны еще в 1904 году, даже во время войны (Русско-японской)?

• Почему после 1906 года существовала реальная многопартийность, отражающая интересы разных слоев населения?

• Почему Николай не давил свободную печать, и свобода слова (даже во время Первой мировой войны) была гораздо шире, чем в путинской России?

• Почему Николай II назначал людей на главные посты не по принципу личной преданности или корпоративности, а по деловым качествам (например, ни Витте, ни Столыпин не были его «любимчиками» и сами отнюдь не лизали ему сапоги)?

• Почему Дума 1906–1917 гг. была именно местом для самых острых дискуссий (в отличие от нынешней «грызловской» Думы), и почему Николай весьма осторожно пользовался своей властью для изменения избирательных законов и вообще не использовал «административный ресурс», не говоря уже о том, что не было и фальсификаций при подсчете голосов на любых выборах?

• Почему все случаи коррупции остро обсуждались в той же Думе, и царское правительство реагировало на критику прессы и Думы?

• Почему суды в царской России были действительно независимы?

• Почему царская Дума могла поставить вопрос об использовании тайных агентов полиции в политических провокациях — и Столыпин пришел в Думу и отчитывался перед ней по этому вопросу?

• Почему бюрократический аппарат царской России был в сотни раз меньшенынешнего бюрократического путинского монстра — и даже этот сравнительно небольшой аппарат свободно и гласно мог подвергаться острой критике в царской России? Почему «администрация» Николая II также была очень немногочисленна (сравните с нынешней администрацией президента и правительства!) и при этом успешно справлялась с огромной царской Россией — много большей, чем нынешняя Российская Федерация?