Валуев Валерьевич - Лишенцы в системе социальных отношений

Граждане, лишенные избирательных прав согласно кодексу законов о браке, семье и опеке теряли право на осуществление в юридическом порядке усыновления и опеки [289].

Одним из последних по времени серьёзных ударов по лишенцам стало введение паспортной системы. В «Положении о паспортах», введенном постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 декабря 1932 г. не говорилось напрямую о том, что они не должны вручаться лицам лишенным избирательных прав [290]. Но поскольку главной целью паспортизации и системы прописки была объявлена очистка городов и крупных строек пятилетки от «классово чуждых и пролетариату и деклассированных людей», то «местные должностные лица, как правило, автоматически отказывали в выдаче паспортов лишенцам, членам их семей» [291].

Граждане, лишённые избирательных прав, брались под особый надзор правоохранительными органами в т. н. «режимных местностях», т. е. в крупных городах, приграничных зонах и промышленных районах. Циркуляр Главного управления рабоче-крестьянской милиции от 25 апреля 1935 г. разрешал начальникам УНКВД и Управлений милиции «выселять из режимной местности лишенцев и лиц, не занятых общественно-полезным трудом, хотя бы они и являлись местными уроженцами… при наличии компрометирующих данных, свидетельствующих о социальной опасности в данное время (антисоветская или антиобщественная деятельность или подозрительное поведение) того или иного лица» [292].

Помимо установленных законом ограничений, лишенцы подвергались самым разнообразным притеснениям в повседневной жизни. Их инициаторами являлись представители местного начальства или правоохранительных органов. Свидетельством подобного отношения к лишенцам может служить следующий эпизод. В октябре 1930 г. в Западный облисполком обратился крестьянин села Мойлово Хвостовичского района Брянского округа К. А. Аксёнов с жалобой на работника ОГПУ, отобравшего у него ружьё. На соответствующий запрос исполкома районный отдел ОГПУ направил ответ следующего содержания: «Сообщается, что охотничье ружьё у грна с. Мойлово Аксёнова К. А. было изъято Уполномоченным ОГПУ по Хвастовическому району, как у лишенца» [293].

Лишение избирательных прав оказывалось нередко основанием для дальнейших репрессивных действий в отношении того или иного гражданина. Наиболее серьёзные кампании репрессий против лишенцев были предприняты в период «великого перелома» 1929–1930 гг. Чаще всего их организаторами оказывались местные партийные и советские органы, а также командование красноармейских частей. Обычной практикой в этот период стали конфискации имущества, отправка на принудительные работы, выселения за пределы населённого пункта и даже области, которые следовали непосредственно за лишением гражданина избирательных прав.

Типичной в этом отношении является судьба семьи Мельниковых — жителей деревни Ляхово Кардымовского района. 13 ноября 1929 г. все взрослые члены этой семьи были лишены избирательных прав как владельцы коммерческого предприятия (мельницы). На следующий день у Мельниковых было конфисковано имущество и было «предложено выселится за пределы области в трёхдневный срок». Знакомый семьи, старый большевик К. Д. Савченко в письме, написанном 17 марта 1930 г. на имя председателя Западного облисполкома А. Я. Шелехеса, так описывал дальнейшую судьбу Мельниковых: «…семья лишена избирательных прав, а имущество конфисковано всё до нитки. Мужчины отправлены на принудработы на ст. Дурово, женщины с детьми выброшены на улицу… Конфискация происходила в несколько приёмов, и большую часть вещей забрали без всякой описи и без всяких расписок… Конфискованный дом обезображен, обшивка ободрана, баня тоже обезображена, сломана печь, котёл выломан и свезён в другое место, валяется на улице никому не нужный… Одежда отобрана почти до рубашки» [294].

Иногда преследования лишенцев на местах разворачивались в весьма крупных масштабах и приводили к серьёзным последствиям для их организаторов. Большой общественно-политический резонанс получило в начале 1930 г. так называемое «медынское дело». В конце января 1930 г. партийные и советские органы власти города Медынь Западной области приняли решение о проведении «раскулачивания торговцев и лишенцев города». В этой акции самое активное участие приняли командование и личный состав 243-го стрелкового полка 81-ой дивизии, расквартированного в Медыни. Перед началом операции представители местной власти, выступая на митинге в полку, заявили, что у «раскулачиваемых» нужно «брать всё, оставить четыре стены и одежду, чтобы прикрыть нагое тело» [295]. По данным на февраль 1929 г. в Медыни проживал 2 091 человек старше 18 лет, и из них лишено избирательных прав было 330 человек. Абсолютное большинство из них были лишены прав голоса за торговлю — 162 человека. Достаточно многочисленной была и категория членов семей лиц лишённых избирательных прав, находящихся на их иждивении — 99 человек [296]. 28–31 января 1930 г. специальные бригады, составленные из работников советов, наиболее активных коммунистов и красноармейцев занимались экспроприацией имущества медынских лишенцев. Многие были изгнаны из собственных домов. Всё что, конфисковывалось, сваливалось во дворе казарм полка. Впоследствии изъятое имущество было частично разворовано младшим комсоставом и рядовыми бойцами. Всего от этих действий пострадало более 80 человек. Известия о событиях в Медыни и жалобы пострадавших быстро достигли областных и центральных органов власти. Уже в феврале-марте 1930 г. было предпринято строгое расследование произошедшего. Особое внимание уделялось участию в акции 243-го полка. Следствие по данному вопросу велось под личным контролем наркома обороны К. Е. Ворошилова. В его ходе выяснилось, в частности, что полк был привлечен к проведению «раскулачивания» без ведома и разрешения вышестоящего командования. Командующий полком и ряд офицеров были сняты со своих должностей и понижены в званиях. Некоторые из непосредственных участников акции — исключены из партии или комсомола и изгнаны из армии. «Медынское дело» часто упоминалось в местной и центральной прессе, в выступлениях некоторых руководителей как «безобразие, за которое надо арестовывать и отдавать под суд», как яркий пример перегибов при проведении коллективизации [297].

Мероприятия по «раскулачиванию и экспроприации» лишенцев имели место и в других населённых пунктах Западной области. В середине февраля 1930 г. подобная акция была организована в посёлке Издешково Вяземского округа. О том, как она проходила рассказала в своём письме-жалобе во ВЦИК одна из «раскулаченных» М. Е. Громова. В начале 1930 г. она проживала в собственном доме с пятью малолетними детьми и 60-летней больной свекровью. Муж Громовой был лишен избирательных прав как кустарь, имевший торговое производство. Вместе с ним утратили право голоса и члены его семьи, бывшие у него на иждивении. Несмотря на то, что муж жалобщицы свернул производство и торговлю ещё в 1928 г., а впоследствии бросил семью, уйдя на заработки, ни она, ни её свекровь не были восстановлены в избирательных правах. В начале февраля 1930 г. Издешковский райисполком постановил раскулачить Громовых как членов семьи лишенца. Само раскулачивание происходило по письму М. Е. Громовой следующим образом: «Трест пришёл ко мне в дом 11 февраля 1930 года. Отобрали всё в буквальном смысле. Не оставили мне и моим малолетним детям пары белья чтобы переодеться, не говоря о верхней одежде. Даже детские пелёнки и те взяли и все эти вещи разделили между отдельными гражданами Каблуковского и Шестаковского (Шмаковского) колхозов… В настоящий момент гонят меня с малолетними пятью детьми и старухой из дома, отводя на 7 человек сырую разваленную постройку без ремонта, не пригодную для жилья. А в моём доме по слухам думают делать квартиры для служащих» [298]. Обращение Громовой в высшие органы власти имело для неё благоприятные последствия. 20 июня 1930 г. президиум ВЦИК направил в Западный облисполком письмо, в котором предлагал разобраться по данному вопросу. При этом отмечалось, что «общий… характер жалобы и факты, приведенные в ней, по мнению М. И. Калинина… заслуживают серьёзного внимания, так как не исключена возможность того, что раскулачивание действительно проведено необоснованно» [299]. Дело Громовой вскоре было рассмотрено на заседании Вяземского окружного исполкома. Окружные власти признали раскулачивание её хозяйства только по признаку принадлежности к семье лишенца необоснованным. Особо было подчёркнуто, что «гр. Громовы сельским хозяйством не занимались, и о раскулачивании их не выносилось постановлений колхозников или батрацко-бедняцкой части деревни». В связи с этим предписывалось «постановление Издешковского РИКа о раскулачивании хозяйства Громовых — отменить, предложив РИКу возвратить… изъятое… при раскулачивании имущество». Кроме того, президиуму райисполкома был объявлен выговор «за невыполнение указаний окрисполкома… в части возвращения мелкого имущества — не подлежащего конфискации вообще» [300].