Александр Островский - Кто поставил Горбачева?

Но тогда получается, что в Москве Ю.В. Андропову приходилось иметь дело с иностранцами. Причем довольно часто. И хотя здесь тоже можно было использовать переводчиков, с некоторыми из своих собеседников шеф КГБ желал встречаться без свидетелей.

Неудивительно, что Юрий Владимирович перемещался по Москве, соблюдая все правила конспирации. «Теперь уже можно, наверное, рассказать, что на оперативной машине имелись сменные номера – четыре спереди и четыре сзади, – рассказывает бывший шофер Ю.В. Андропова Владимир Андреевич Рыжиков. – Располагались они словно веером. Достаточно было заехать в переулок, нажать кнопку, и номера менялись. Кроме того, некоторый запас номеров всегда хранился в багажнике. За одну поездку приходилось производить эту нехитрую операцию раза два» [1166].

И далее: «В тонкости оперативной работы хозяин меня никогда не посвящал. Бывало, я отвозил Юрия Владимировича по определенному адресу и сразу уезжал, чтобы не «светиться». Потом он звонил в гараж или мне в машину, и я его забирал» [1167].

Можно было бы подумать, что подобные меры предпринимались для того, чтобы не привлекать к машине руководителя КГБ внимания. Однако, оказывается, это делалось и во избежания слежки. «Смотришь в зеркало заднего обзора: «Юрий Владимирович, вроде за нами «хвост». «Надо уходить» [1168].

Кого же в Москве мог опасаться председатель КГБ и кто здесь мог следить за ним?

В оценке того, с какими намерениями Ю.В. Андропов пришел к власти, можно встретить диаметрально противоположные мнения.

«План Андропова по спасению социализма, – утверждал А.Н. Яковлев, – если судить по его высказываниям, состоял в следующем: в стране вводится железная дисциплина сверху донизу, координированно идет разгром инакомыслия, ожесточается борьба с коррупцией и заевшейся номенклатурой, под строгим контролем происходит умеренное перераспределение благ сверху вниз, проводится партийная чистка. Убираются из номенклатуры все, кто неугоден КГБ… Меня, например, поразило его предложение «О лицах, представляющих особую опасность для государства в условиях военного времени». Андропов заранее готовил списки для арестов и лагерей» [1169].

Между тем 15 ноября 1982 г. «Шпигель», 19-го «Цайт», 21-го «Ньюсуик» выступили с заявлениями, что бывший шеф КГБ СССР не более не менее как «либерал», причем «с прозападным уклоном». На страницах журнала «Цайт» утверждалось, что новый генсек говорит «по-фински, по-венгерски, немного по-немецки, играет в теннис, любит джазовую музыку, абстрактное искусство» [1170].

Все это, мягко говоря, не соответствовало действительности.

Но тогда получается, что западные средства массовой информации, которые в Советском Союзе не именовались иначе как «продажные» и характеризовались как рупор монополистического капитала, которые еще совсем недавно изображали бывшего шефа КГБ душителем свободы и демократии, как по мановению невидимой дирижерской палочки начали отмывать его от вылитых на него ушатов грязи и создавать ему совершенно другой ореол.

Р.Г. Пихоя утверждает, что «слухи об Андропове», как «просвещенном диктаторе, не чуждом западных ценностей» стали распространяться на Западе по меньшей мере «с начала 1982 г.» [1171].

Как явствует из воспоминаний бывшего советского ученого И.З. Земцова, эмигрировавшего в Израиль, о том, что «Андропов – скрытый реформатор», что он считает «возможным и необходимым проведение глубоких и чуть ли не радикальных преобразований в советской политике», что он «эрудит», «любитель музыки» и т. д., он услышал еще раньше – в 1981 г., причем исходили они из Москвы, чуть ли не с самой Лубянки [1172]

Можно понять, почему Ю. В. Андропову хотелось казаться на Западе либералом, но как и почему к созданию подобного образа подключилась западная печать?

В связи с этим обращает на себя внимание следующая запись в дневнике A.C. Черняева. 20 декабря 1982 г. в разговоре с ним уже известный нам академик Г.А. Арбатов признался, что именно благодаря ему Ю.В. Андропов «так быстро отмылся от Лубянки». «Это я, – заявил он, – со своей международной репутацией создал ему реноме на Западе, да и у нас» [1173].

Откуда же у советского академика было такое влияние на Западе?

Георгий Аркадьевич Арбатов родился в 1923 г. в Херсоне. С самого начала Великой Отечественной войны был призван в армию. В 1944 г. после ранения и демобилизации поступил в МГИМО, который закончил в 1949 г. Но вместо МИДа оказался в Издательстве иностранной литературы. С 1953 по 1957 г. заведовал отделом в журнале «Вопросы философии», в 1957–1959 гг. – в журнале «Новое время» [1174].

Здесь на него обратил внимание О.В. Куусинен [1175], при содействии которого он, видимо, стал консультантом в журнале «Коммунист» (1959–1960), затем обозревателем журнала «Проблемы мира и социализма» (1960–1963), а с 1963 г. заведующим сектором Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР. Но проработал он здесь недолго. В 1964 г. Ю.В. Андропов пригласил его консультантом в Отдел ЦК КПСС по связям коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Когда в 1967 г. был создан Институт США и Канады АН СССР, Г.А. Арбатов стал его директором [1176]. В 70-е годы рассматривалась возможность избрания его секретарем ЦК КПСС, но это предложение не получило поддержки [1177].

Будучи директором института, в декабре 1967 г. на Погоуш-ской конференции, которая проходила в Москве, Г.А. Арбатов познакомился с американским профессором Генри Киссинджером [1178], который к этому времени уже был известен в Советском Союзе как автор солидного исследования «Ядерное оружие и внешняя политика» [1179].

Генри Альфред Киссинджер родился в 1923 г. в Германии, эмигрировав в США, он в 1943 г. получил здесь гражданство. В 1950 г. закончил. Гарвардский университет и стал его преподавателем [1180].

Г. Киссинджер обратился к Г.А. Арбатову с не совсем обычным предложением – передать советскому руководству предложение администрации президента США о желании начать неофициальные переговоры по Вьетнаму [1181].

Почему выполнение столь деликатной миссии было поручено именно ему? Оказывается, Г. Киссинджер был не простым профессором. Среди журналистов циркулировали сведения, что он являлся «воспитанником Рокфеллера» [1182]. Отличало его от других профессоров и то, что с 1957 г. он принимал участие в заседаниях Бильдербергского клуба, сначала нерегулярно (1964, 1966, 1971, 1973, 1974), затем ежегодно (1977–2008) [1183].

Полученное предложение Г.А. Арбатов передал в Кремль и «спустя примерно месяц» отправился в свою первую поездку в США. Это дает основания предполагать, что в конце 1967 г. через Г.А. Арбатова и Г. Киссинджера Вашингтон установил с Москвой неофициальный канал связи [1184].