Дмитрий Урушев - Тайна Святой Руси. История старообрядчества в событиях и лицах

Был в обители пролаз из сушильной палаты сквозь крепостную стену, которым прежде воду в оную палату носили. И вначале, когда затворялись в обители, заделали тот проход кирпичами, но не очень крепко. Знавший ту дверь, оный предатель Феоктист, придя к воеводе Мещеринову, просит воинов, чтобы осмотреть тот проход, и обещает в удобное время сдать без труда обитель.

Воевода же дал ему пятьдесят воинов на совершение дела. И монах с ними многое время ходил к оному пролазу. Каждую ночь ходили к оному месту и не могли улучить подходящего времени из-за тишины и прозрачности ночей.

Когда же пришел день вселенской субботы всемирного поминания православных христиан, восхотел Господь чрез тяготы страдания Своих рабов принять в вечное успокоение. В вечер пятницы поднялась великая буря, и великий мороз со снегом спустились на обитель.

В ту ночь к одному из сотников, Логину именем, которому от начальства киновии [209] Киновия — общежительный монастырь, общежитие. была поручена охрана крепости и проверка стоящих на караулах, когда спал он в своей келье, пришел некто и разбудил, говоря: «Логин, встань, что спишь? Воинство ратников под стеной, в крепости будут скоро!» Вскочил он, никого не увидел, и, перекрестившись, вновь лег и уснул.

Во второй раз пришел некто, говоря: «Логин, встань, что беззаботно спишь? Вот воинство ратников в крепость входит!» Вскочив же и перекрестившись, стал он размышлять, что это будет, что виденное означает? Приснившееся — не некий ли соблазн? Ибо он знал, что стражи усердно несут службу. Лег и вновь уснул.

В третий раз приступил явившийся, разбудил его и бранил, творя: «Логин, встань! Воинсгво ратников уже в крепость вошло!» Вскочив же в страхе, быстро пошел к стражам И увидал их бодро стерегущими и не слышавшими никакого нападения от ратников.

Пошел к отцам киновии, разбудил их и поведал о трехкратном явлении. Услышав об этом, они испугались и разбудили всю братию, чтобы принести Богу молебное пение, ибо была полночь. И собравшись в церковь, Господу Богу, Богородице Владычице и преподобным чудотворцам молебны с теплыми слезами сотворили. Потом отпели по чину полуиощницу и утреню. И поскольку была еще тьма великая и утро глубокое, разошлись по кельям.

В последний же час ночи, когда уже занималась заря, и стражи с караулов ушли в келью на покой, другие же на смену начали готовиться в дневной дозор, тогда прежде упомянутый предатель с воинами, улучив время, выбили ломами железными из окна кирпичи. Один за другим влезли в ту палату, пока вся ими не наполнилась. И, пойдя, разломали замки. И, открыв врата крепости, впустили в обитель воинство ратников.

А стражи, услышав шум и говор на стене, вскочили и увидели воинство, рассыпавшееся по стенам и во вратах крепости, и ужаснулись, ибо не могли и не знали, что делать.

Мужественнейшие же из них — Стефан, Антоний и еще тридцать — вышли ко вратам навстречу, как мужи, мужественно испили смертную чашу за отеческие законы: были посечены воинами во Святых вратах. Отцы же киновии и прочие слуги и трудники, услышав, а более неожиданно увидев плачевное дело, разбежались, в своих кельях затворились.

Как воевода услышал <���о том>, долго не смел войти в обитель, но посылал начальников воинов умолять и увещевать иноков, дабы они, ничего не боясь, вышли из келий. Обещался никакого зла им не делать и клятвой крепкой подтверждал свое обещание. Отцы же поверили лису тому и, собравшись, вышли навстречу с честными крестами и святыми иконами.

Он же, забыв обещание, преступил и клятву: повелел воинам иконы и кресты отнять, а всех иноков и бельцов под караул по кельям развести. Сам, возвратившись в стан свой, приказал привести к себе первым сотника Самуила, мужа доброго и крепкого.

Когда же его привели, сказал ему: «Почто ты противился самодержцу и воинство посланное отбивал от ограды?» Тот мужественно отвечал: «Не самодержцу я противился, но за отеческое благочестие и за святую обитель ратовал, не пускал в ограду хотящих разорить поты преподобных отцов».

Мещеринов, разъярившись на то, повелел воинам крепко бить кулаками мужественного Самуила. И до тех пор били его, пока он от тех биений не предал честную душу свою в руки Богу. Умершего же воевода приказал унести и в ров бросить.

И после этого повелел призвать архимандрита Никанора, который от старости и от многолетних молитвенных трудов не мог ходить ногами. Но посланные, взяв его, привезли на маленьких саночках. Воевода поставил его пред собой, говоря с гневом: «Скажи мне, Никанор, чего ради противился государю? Чего ради воинство в обитель не пустили, а хотящих войти оружием отбивали?»

На это священный старец отвечал: «Самодержавному государю не сопротивлялись и никогда не помышляли сопротивляться, ибо научились от отцов царям воздавать честь более всех. Научились от апостола Бога бояться и царя почитать (1 Пет. 2, 17). Научились от Самого Христа воздавать кесарю кесарево, а Богу Божье (Мф. 22,21). Но нововведенные уставы и новшества патриарха Никона не позволяют живущим посреди вселенной соблюдать Божьи неизменные законы, апостольские и отеческие предания. Того ради мы удалились от мира, убежали от вселенной и поселились на этом морском острове в обители преподобных чудотворцев, желая по их стопам в преподобном селении руководиться их преподобными чинами, уставами и обычаями. Вас, пришедших в обитель растлить древние церковные уставы, обругать священные труды отцов, разрушить богоспасительные обычаи, правильно не пустили».

Такое и тому подобное говорил блаженный, на каждый вопрос отвечая свободным языком. Более разгневал воеводу, который укорял отца бесчестной бранью и непотребными словами. На что отец мужественно сказал. «Что величаешься, что высишься? Не боюсь тебя, ибо и самодержца душу в руке своей имею».

Это более разъярило мучителя и, вскочив с сидения, своей тростью бил он блаженного по голове, плечам и спине. Не постыдился ни иноческого образа, ни святолепных седин, ни великого сана священства. И так жестоко бил, что и зубы выбил изо рта священного блаженного <���старца>.

Потом повелел воинам, веревкой уцепив за ноги, со всякой руганью и смехом (о, бесстыдная наглость!) в одной свитке бесчестно тащить многочестного <���Никанора> за монастырскую ограду (на расстояние в пол поприща!) и, кинув в ров глубокий, стеречь, пока не умрет.

Когда спешно исполнялось повеление, терпел страстотерпец во время волочения хохот и смех волочивших его, удары и ушибы головой о камни и землю. И в глубочайшем рве, на лютом и нестерпимом морозе, в одной сорочке всю ночь с ранами и морозом боролся. И пред озарением дневного света ушел от тьмы настоящей жизни в немеркнущий присносущий свет, и от глубокого рва — в превысочайшее небесное царство.