Николай Соколов - Образование Венецианской колониальной империи

Руководствуясь классическим определением понятия об общественных классах, данным В. И. Лениным [753] В. И. Ленин. Великий почин. Соч., изд. 3–е, т. 24, стр. 337. О государстве. Соч., т. 24, стр. 366 и след. , из всего того, что сохранили нам наши источники относительно ранней социальной истории Венеции не как города, а как дуката, можно сделать такие выводы: венецианская история открывается действием тех социальных групп, которые мы видим на закате Римской империи, — знати, купцов и ремесленников, колонов и рабов; дальнейшее развитие шло в направлении феодализации этого общества, — знать и часть купцов превращалась в феодалов, колоны и отчасти рабы, — в крепостных; специфические особенности экономики Венеции и, в первую очередь, невозможность замкнуться в рамках чисто натурального хозяйства усиливали значение торговли и способствовали раннему вовлечению знати в сферу обмена; это не препятствовало, однако, ни сохранению крепостничества, ни начавшейся уже до X века организации производства по обычному ремесленному типу средневекового города.

Политическая организация дуката отражала специфические черты его социальной и экономической жизни. Политическая история Венеции началась с соперничества знатных фамилий, с проявления анархических тенденций трибунских родов, развернулась затем в борьбу этих центробежных сил против централизующего начала, представленного властью дожей, чтобы придти к началу XI в. с политической организацией, которая могла послужить в те времена образцом дисциплины и порядка.

В VI и VII вв. «морская» Венеция не представляла собою единого политического целого. В отдельных поселениях на ее островах царили «трибуны», представители местной землевладельческой знати; они считались выборными, но только соперничество их между собою и вражда с другими знатными фамилиями мешали им образовать местные феодальные династии, поскольку власть византийского императора и его Равеннского экзарха ощущалась все более и более слабо. Наши источники насчитывают их обычно 12, но едва ли эта цифра не представляет собою искусственного соответствия их числа с числом важнейших островов дуката; в действительности их бывало, вероятно, и больше и меньше этой цифры.

В самом конце VII в. на лагунах появляется дож, — власть, претендующая на господство на всей территорий лагун. Доводы историков, оспаривающих это положение и относящих появление власти дожей к более позднему времени, нам не представляются достаточно убедительными. [754] Е. Musatti. Storia di Ven., ed. 1936, v. I, p. 13. Учетная контроверза о времени появления первых дожей подробно изложена в названной уже не раз новейшей коллективной «Истории Венеции», выходящей под редакцией Р. Чесси (т. II, стр. 76 и след.). Появляется власть дожа первоначально не надолго: в начале VIII в. центробежные силы опять торжествуют, — лагунами управляют magistri militum, магистратура, являющая собою плод компромисса, действовавших в двух противоположных направлениях социальных сил. В 742 г. централизаторские силы снова одержали верх и на этот раз до конца венецианской истории.

Существующие в буржуазной исторической литературе взгляды на происхождение этой власти мы считаем не исчерпывающими вопроса и самую постановку его неправильной. Гартман появление дожа на лагунах относит к началу VIII в. и объясняет его вмешательством Византии. [755] L. Hartman. Die wirtschaftliche Anfänge Venedigs. (Viert. f. S. — Wiss., B. II, 3, p. 436). Гфререр относит эту реформу к деятельности Равеннского экзарха. [756] Gfrörer, op. cit., p. 37. Кречмайр ставит возникновение догата в связь с возникновением на территории Византии фемного строя, но он допускает одновременно известное влияние и патриарха, мечтавшего будто бы о создании для себя чего-то вроде светских владений папы. [757] Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 43. Романин связывает появление дожа с арабской угрозой и относит к инициативе патриарха Христофора. [758] Romanin, Lezioni, p. 36. Такое разнообразие во взглядах на один и тот же вопрос свидетельствует о том, что ни одно из этих мнений не имеет за собой сколь-нибудь серьезного основания в источниках. Мы полагаем, что разрешения этого вопроса нельзя искать в волеизъявлении далекой и мало авторитетной власти, нельзя ставить политический институт в зависимость от административных преобразований Византийской империи, или усматривать в нем удачный плод честолюбивых замыслов того или другого лица.

Политические проблемы разрешаются соотношением классовых сил, политические организмы являются продуктам социальной борьбы, — только здесь может быть найдено и объяснение интересующей нас политической проблемы. Между тем именно такая постановка вопроса для многих буржуазных историков является неприемлемой. Приведем в качестве примера уже упоминавшуюся в подобной же связи работу Чесси. Роберто Чесси, отрицая наличие в Венеции общественных классов, естественно стоит и на позициях отрицания социальной борьбы в Венеции. По этой причине он обнаруживает полную беспомощность при попытке истолковать ожесточенную борьбу двух группировок господствующего класса в ранний период венецианской истории. Изложив факты, относящиеся к этой борьбе, Чесси пишет: «В темной смене вероломства, ослеплений, заговоров, которые следовали друг за другом с головокружительной быстротой, трудно различить действующие элементы, личные и коллективные, элементы политические, экономические, социальные, и определить их значение и содержание». [759] R. Cessi, op. cit., p. 18. Далее, по примеру других буржуазных историков, как и они, не будучи в состоянии дать более рациональное объяснение, автор трактует политическую борьбу IX в., как «муниципальную вражду между Читтануова и Маломокко». [760] Ibid, p. 27.

В действительности эта политическая проблема может быть удовлетворительно разрешена только с позиций социальной борьбы в этом раннем периоде венецианской истории.

В период лангобардского нашествия новая волна переселенцев с «твердой земли» пополнила состав населения лагун. Это создавало для него новые трудности в деле своего пропитания и повелительно указывало путь на море. Анонимный автор древнейшей венецианской хроники ясно сознавал это: «Наше мореходство, охватывающее весь мир, — пишет он с некоторым для X в. преувеличением, — диктуется нам необходимостью добывать жизненные припасы». [761] Chr. Alt., ed. cit., p. 46. Развитие морской торговли и ремесел становится жизненной необходимостью. Все большая и большая часть населения лагун, не исключая и знати, вынуждена связывать свое благополучие с морем. Возникает сильная социальная группа, для которой морская торговля — все. Развитие же этой последней требовало наличия по крайней мере трех условий: свободы плавания в Адриатике, пригодности внутренних вод для движения морских судов и возможности проникновения по речным системам Северной Италии внутрь континента. Ни одна из этих задач не могла быть разрешена силами отдельных общин на лагунах, — отсюда требование «морской» партии их объединения. Группа землевладельческой знати не хотела понять жизненной необходимости этой программы: замкнутые интересы натурального хозяйства не способствуют развитию идей государственного единства. Отсюда стремление этой социальной группы к «вольной» жизни da sè, к тому, что называется феодальной анархией. Возникновение дуката удовлетворительно может быть объяснено из факта победы «морской» партии над партией зарождавшейся феодальной анархии. Так как эта победа базировалась на твердой экономической основе, то она в конце концов и оказалсь незыблемо прочной.