Николай Соколов - Образование Венецианской колониальной империи

На современников — венецианцев успех Пьетро Орсеоло произвел большое впечатление. [922] В связи с этими событиями находится и «вопрос» об обряде, существовавшем в Венеции и известном под названием «обручения с морем». Для историка — марксиста этот «вопрос», заключающийся в том, возник ли этот обряд в связи с походом Пьетро Орсеоло, или после Венецианского конгресса 1177 г., не представляет интереса. Диакон Джиованни называет его мужем, который силой стремления и опыта «превосходил почти всех древних». [923] Joh. Diac. Chr., p. 29. После него Дандоло писал [924] Danduli Chr., ed. cit, 1. IX, cap. I, col. 223. с гордостью об инициаторе венецианской колониальной политики большого масштаба: «Он не только упрочил все прежние приобретения, но так увеличил владения республики, что о Венеции заговорили как о провинции, превосходящей красотой и роскошью все прочие провинции». Чем дальше отходили эти события в прошлое, тем значительнее казалось дело Пьетро Орсеоло: Лоренцо де Моначи заявил, что «Пьетро Орсеоло II… всю Далмацию подчинил венецианскому господству». [925] Laurent de Monacis, op cit., p. 74. В XVIII в. Муратори в своих Анналах писал почти в таком же тоне: «В этом году (год похода Пьетро Орсеоло) государство Венецианское чрезвычайно увеличилось». [926] Muratori, Annali, v. X, p. 76. Отсюда высокая, очень часто до крайности преувеличенная оценка деятельности Пьетро Орсеоло в новое время. Рядом с непосредственными экономическими выгодами, которые Венеция могла извлекать из своих новых приобретений, как, например, установление прямых связей с областями по Саве и Драве, [927] Romanin, Storia, v. I, p. 281. обычно указывается на безусловное господство Венеции в Адриатике как результат этого похода [928] Мысль о господстве Венеции в Адриатике со времени Пьетро Орсеоло доказывал еще Кольшюттер (цит. соч., стр. 44); потом она получила авторитетное подтверждение со стороны Гейда (цит. соч., т. I, стр. 128); в конце прошлого столетия по этому вопросу возникла специальная полемика между двумя компетентными немецкими историками Венеции, Ленелем и Симонсфельдом, причем последний горячо защищал эту мысль от критики ее Ленелем, который относится к оценке значения похода Пьетро Орсеоло более осторожно (Simonsfeld, HZ., В. 84, pp. 433, 434; Lenel, Die Vorch., p. 14). Несмотря на критику Ленеля, Кречмайр считает возможным не только отстаивать эту мысль в полном объеме, но высказывается еще более решительно: «Der Zug vom Jahre 1000 ergab für die Stellung Venedigs in Adria, was in grösserem Masse der vierte Krezzug für dessen Stellung in östlichem Mittelmeere ergeben sollte» (Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 141). В том же роде высказывались Ходгсон, Музати, Манфрони (Hodgson, op. cit., p. 181; Musatti, op. cit., v. I, p. 57; Manfroni, op. cit., p. 78). , и Пьетро Орсеоло, правда больше за его строительную деятельность, преподносится имя Перикла Венеции. [929] Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 141.

Время догата Пьетро Орсеоло II несомненно является важным моментом в истории Венеции как колониального государства и в лице этого дожа Венеция имела политического деятеля первого ранга. Мы думаем, однако, что значение этого времени и этого человека заключается не столько в том, что было тогда сделано, что было достигнуто, сколько в том, что тогда было намечено сделать, и наглядно показано, к чему надо было стремиться. Практические результаты, которых Пьетро Орсеоло удалось добиться в Далмации, как ни были значительны, не были устойчивыми, — за них, как мы увидим далее, республика св. Марка вынуждена была бороться, конечно с перерывами, целое столетие и к концу его ей пришлось оказаться в том самом положении, с которого начал свою деятельность в Далмации ее предприимчивый дож начала XI в. Далеко не обеспеченным оказалось и ее господство в Адриатике: в том же XI в. Венеция должна была вести напряженную борьбу с различными врагами, которые ставили под вопрос не только ее господство в Адриатике, но и те пути через это море, которые связывали ее с Востоком. В год похода Пьетро Орсеоло Венеция не стала ни обладательницей Далмации, ни владычицей Адриатики, — это случилось много позднее; но в этот догат ее правящий класс, класс арматоров и купцов, впитавший в свой состав наиболее дальновидную часть трибунских феодальных фамилий, отчетливо осознал свои внешнеполитические великодержавные задачи и впервые сделал попытку в значительном масштабе осуществить их на практике. Это не было, однако, даже первым актом колониальной истории Венеции, — это было только ее прологом.

Усматривая в событиях на грани X и XI вв. прежде всего зарождение идеи широкой колониальной экспансии и с этой точки зрения прежде всего оценивая их значение, мы не хотим, однако, отрицать и ряда практических результатов, которые до известной степени служили проверкой правильности и целесообразности проведения в жизнь этой идеи. Венеция несомненно извлекла из своего нового положения в Истрии и Далмации ряд выгод, которыми она не преминула воспользоваться. Опорные пункты ее торговли в далматинских городах несомненно окрепли; ее связи с северной частью Балканского хинтерланда стали более непосредственными и живыми; природные богатства Далмации и прежде всего такие, как лес, скот, оливковое масло, стали более доступными и, возможно, дешевыми; представлялась практическая возможность воздействия на местное производство и местный оборот в нужном для республики направлении. Все это не может быть в надлежащей степени подтверждено текстами из источников, так как составители анналов того времени мало интересовались этими вопросами и редко их освещали, а официальный материал, собрания актов и грамот, если он вообще существует для этого времени, т. е. для XI столетия, не опубликован. Тем не менее история борьбы Венеции за свои первые приобретения не лишена фактов, которые позволяют сделать такие заключения, но не прямо, а косвенно.

Таким образом, подчеркивая еще раз свою основную мысль, мы должны заявить, что на грани XI в. мы присутствуем не при разрешении адриатического вопроса, как это столь часто полагали, а лишь при его возникновении. Приобретения Пьетро Орсеоло были пока не колониями, а разве сферами очень слабого влияния республики на далматинском побережьи.

Прочный материальный базис и соответствующая ему политическая надстройка позволяли Венеции, правда осторожно и с оглядкой, преследовать свои экспансионистские цели в XI в. Цели эти были ясны: в Далмации и Истрии надлежало если не расширить, то укрепить приобретенные сферы влияния: в водах Адриатического моря — всемерно препятствовать всяким попыткам каких бы то ни было посторонних сил поставить под угрозу коммуникации с Востоком; на Востоке — поддерживать добрые отношения с василевсами, несмотря на их прогрессирующую политическую слабость; на Западе — добиваться мира с наиболее строптивыми немецкими преемниками Карла Великого и дружбы с теми из них, кого сила обстоятельств делала сговорчивым.