Вениамин Рудов - Последний зов

Несколько поостыв, успокоившись, Кузнецов без труда обнаружил, что старший лейтенант поступал точно в соответствии с его, майора Кузнецова, требованиями, ничего не убавив и не прибавив, доложив, как было на самом деле.

Задерживаться на заставе начальник отряда больше не мог. Он успел проверить систему круговой обороны и остался ею доволен, побывал на скрытом наблюдательном пункте, заглянул на конюшню и удостоверился, что кони стоят под седлом, уточнил количество боезапаса - словом, проверил готовность одного из линейных подразделений отряда к действиям в сложных условиях. Но что бы он ни делал, чем бы ни занимался, оттягивая отъезд, в нем осталось чувство жестокости, которую он, начальник погранотряда, прямой и непосредственный начальник снующих по двору маленького пограничного гарнизона людей, готовящихся к предстоящему бою, проявляет сейчас, в предгрозье.

Так нужно, убеждал он себя. Иначе какой же ты командир, если терзаешься чувством жалости к подчиненным!

Даже себе не хотел признаться, что обстоятельства не так однозначно просты, как он пытается это изобразить, сводя все к собственной жестокости, утроенной предстоящим расставанием. Не дальше как сегодня утром он сам, не передоверяя кому-нибудь из своих заместителей, встречался с командирами частей и соединений, обязанных поддержать пограничников и вместе с ними отразить первый удар врага.

...Оставалось надеяться на собственные силенки. Что делать, если соединения и части поддержки не получили указаний на развертывание! Не могут они без приказа. Значит, с легким стрелковым оружием и с пулеметами "максим" противостоять, сколько можно, первому тарану.

Сколько можно.

"А сколько их поляжет - ты думал?"

Ему нужно было, не теряя времени, пересечь заставский дворик, подняться на подножку полуторки, чтобы сесть на продавленное сиденье прокаленной солнцем кабины. Только и всего - пройти от силы полсотни шагов.

Мотор полуторки тарахтел, блестели на солнце лысые скаты, дребезжали створки капота. Это была старая, честно послужившая машиненка, раздерганная, чиненая-перечиненая, не раз утопавшая по оси в жидком месиве пограничных проселков, и Кузнецов укатил на ней, первой попавшейся ему на глаза, не имея времени, торопясь разобраться на месте.

Начальник отряда, сдвинув к пропотевшему вороту гимнастерки сползавшие портупеи, еще раз окинул взглядом строения своей четвертой комендатуры и пятнадцатой пограничной заставы, людей, занятых важным делом и, казалось, забывших все на свете, кроме необходимости подготовиться к возможному нападению. Он невольно загляделся на Новикова, когда тот, стройный, перетянутый по тонкой юношеской талии нешироким красноармейским ремнем, прошел к траншее, огибая полуторку и легко неся впереди себя несколько цинок с патронами. Лицо младшего сержанта излучало спокойствие, которого так не хватало сейчас ему, Кузнецову. И уже сидя в машине, оставив за пыльным облаком близких ему людей, майор еще и еще раз вспоминал лицо отделенного командира, чувствуя в этом известное облегчение. Он достал платок и первый раз за весь день расстегнул - все до одной - пуговицы своей пропотевшей габардиновой гимнастерки, вытер влажные шею и грудь. От этих движений, медлительных и жестких, ему тоже стало спокойнее.

Полуторка, звеня и подпрыгивая на неровностях пограничной дороги, везла Кузнецова на шестнадцатую заставу, которой временно командовал политрук Пшеничный. За это подразделение майор испытывал чувство тревоги, во-первых, потому, что в такую горячую пору оно осталось без командира, во-вторых, из-за неготовности оборонительных сооружений вокруг заставы - подпочвенные воды не позволяли возвести прочные укрепления.

Но Кузнецов был уверен в Пшеничном, надеялся на его организаторские способности и умение увлечь личный состав и даже подумал, что посоветуется со своим комиссаром и утвердит политрука в занимаемой сейчас должности.

За все эти последние дни, с полной очевидностью обнажившие угрозу близкой войны, Кузнецову ни разу не пришло в голову подумать о том, что его собственная семья подвергается такой же опасности, как и семьи командиров границы, что тот же Западный Буг отделяет советский Брест от захваченной фашистами территории Польши и те же фашистские войска, угрожающе близко нависшие над заставами, стоят рядом с Брестом по ту сторону неширокой реки в ожидании приказа на наступление.

Но вот сейчас, по правомерной ассоциации, вспомнив о Пшеничном, с которым оставалась жена Маша, отправившая сына погостить к своей матери, он подумал и о своих, подумал и впервые испугался за них.

Как никогда раньше Кузнецов с ужасающей ясностью представил себе и до дрожи в теле почувствовал, насколько беззащитны перед лицом надвигающейся опасности его собственная семья и семьи командиров границы, все эти Маши, Кати, Светланы и Дуси вместе с их Игорьками, Петьками, Мишками, а некоторые - с престарелыми родителями: ведь если промедлить, на них первых падут вражеские снаряды; он это очень отчетливо понимал и подумал, что, не глядя на субботний день, сегодня же, прямо с заставы позвонит начальнику пограничных войск округа генералу Богданову и попросит указаний, куда эвакуировать семьи.

Взволновавшись и уйдя в себя, не сразу увидел скачущего навстречу всадника. Конь шел наметом, и всадник, пригнувшись к передней луке, будто бы слился с ним в одно целое, устремленное вперед чудище, окутанное облаком пыли.

- Остановись! - приказал шоферу.

Спрыгнув на полевую дорогу, Кузнецов всматривался в скачущего кавалериста. Уже можно было различить в нем военного. Было слышно, как ёкает у коня селезенка, а еще через недолгие минуты запыленный до самых бровей старшина шестнадцатой Трофимов осадил перед майором загнанного коня.

- Что случилось, Трофимов? Куда скачете?

- К вам, товарищ майор. - Старшина был взволнован и бледен. Он с трудом перевел дыхание. - Приказано передать, чтобы вы немедленно возвращались в отряд.

- Кто приказал?

- Начальник штаба. Вас из округа вызывают к прямому проводу.

- Что на заставе? - спросил Кузнецов.

- Готовимся. - Старшина вытер мокрое от пота, запыленное лицо. - У саперов ничего не получается, товарищ майор, - плывет. Мешки с песком заготовили, где можно, траншеи в полный профиль... А так - порядок. Разрешите в подразделение?

- Из штабдива не приезжали? - Спросил, заранее зная, что ответит ему старшина. Но не спросить он не мог - душа изболелась: долго без поддержки не устоять.

- Никак нет, товарищ майор. Политрук Пшеничный звонили в штаб...

- Поезжай, старшина. Возвращайся, передай Пшеничному, что, как бы туго ни пришлось, надо стоять. Стоять, понимаешь?