Вениамин Рудов - Вьюга

Андрей Егорович ждал, покуда за окном стихнет гул. Сидел он какой-то взъерошенный, сам не свой. Что думал, знал он один, видно, трудно лопатил в себе прошлое, не отболевшее по сию пору.

Заговорил непривычно быстро, торопясь рассказать, что знал, словно боялся - вдруг передумает.

Перед самой войной из Польши в Поторицу переселился крестьянин-поляк с женой-украинкой и четырьмя дочерьми. Жена настояла. Ему-то не очень хотелось уезжать с родины. Жили кое-как, перебивались заработками у хозяев. Халупы собственной и то не имели, хотя бы какой завалящей, пускай бы землянки - у людей снимали хлев не хлев, хату не хату, одним словом, бедовали всей семьей, мыкали горе, пока Советская власть не вернулась.

- ...А фронт покатился через границу, дальше за Буг, к Висле-реке... Покатился, а тут, чего грех на душу брать, тут пекло. В районе еще туда-сюда - терпимо: райком, райисполком, разные учреждения, милиция, НКВД, а в котором и маленький гарнизон. А в деревнях?.. Вы же, говорите, видели сегодня ту знаменитую "власть", что тогда была. Без пол-литра не разберешься, с кем он, за кого... И винить особенно не приходится, как говорится, до бога высоко, до района далеко, а лесовики рядом находятся, по соседству. Нас же, пограничников, почти не видно: всё в боях и в боях... По селам в страхе живут. Днем приказы Советской власти расклеены, через ночь лесовики свои вешают: давай, давай - хлеб, молоко, яйца, сало, одежду, шерсть, спирт, - до нитки отдавай. Даже деньги свои ввели, "бифоны" звались, на манер долговых расписок. Лесовики не ждали, пока принесут, брали сами, с мясом, с кожей, с кровью, с жизнью... У того поляка брать нечего. Говорят, голому пожар не страшный. Что правда, то правда. Только и голому жить охота. Лесовики тоже под арийцев работали, им тоже подавай чистую расу, без примесей. Поляку сказали, чтоб убирался со своим кодлом, а то каждому по свинцовой галушке. Сказали раз, два сказали, на третий не захотел судьбу искушать. Собрался и уехал куда-то за Львов. А дочки к тому времени прачками на заставу устроились. Дочки ни в какую: "останемся". Батьки туда, сюда, умоляют, просят - ни в какую, упрямые были девчата, ни упросить их, ни застращать. Тогда зашли батьки с другого боку: через начальника заставы. Тот вмешался, а результат один - остались. Хоть сам черт с рогами - не уедут с Поторицы. Оно не то чтобы бесстрашные были, смерти каждый боится, кому охота погибать смолоду!.. Ну, старики младшенькую, как звать, не помню, забрали и - айда, покудова не порубили на куски. И такое нередко бывало. Дочки, значит, остались. Такая завирюха кругом, лесовики такое вытворяют - не передать: там пожгли, там на колючей проволоке повесили семью, в другом месте склад разграбили... Метель, одним словом!.. А девчата ж молодые, и мы - не старые. Дело молодое. Кругом горе, война не кончилась... А сердцу дела нет, одним горем не желает кормиться...

Лесовики держали сестер под непрестанным прицелом. Раз предупредили запиской, второй раз анонимку подбросили, чтобы убирались немедленно куда угодно, чтобы ими не пахло на украинской земле. Третьего предупреждения не последует - так повелось.

- ...Судили, рядили, как уберечь сестер, знали: шутить в таком деле нельзя. И опять же Семен придумал: охранять девчат. А жили они в доме, где сельсовет размещался. Хлопцы Семена подняли на смех. А он прямым ходом к лейтенанту Козленкову, так и так, товарищ начальник заставы, надо их спасать, не то побьют, а мы, солдаты, не похудеем, ежели каждый по часику, по два недоспит, с нас не убудется. Лейтенант и сам не старик, лейтенант согласился, лишних слов говорить не стал... Забыл вам сказать имена сестер. Звали их Миля, Стефа и Юлька. Миля - самая старшая, годочков ей двадцать два было, от природы обиженная, с горбом на спине. Ради младших осталась, чтобы одних не бросать. Миля все дома сидела с вязаньем. Когда ни зайдешь - вяжет. Жить как-то надо. Юльке в то лето девятнадцать исполнилось. А Стефка горькое дитя, всего шестнадцать. Косы вокруг головы венком, прямо на загляденье, царевна - и все тут! И правда же, наши хлопцы на обеих заглядывались. Было на кого, чего душой кривить! Мы ведь жизни не видали, пацанами нас взяли фашиста стрелять. Что тут удивительного, что, считай, все до одного ходили влюбленные в Юльку и Стефу.

Война продолжалась, хотя большой фронт отодвинулся далеко от границы. Другая, невидимая война оказалась сложнее: не знаешь, с какой стороны нагрянет противник. Что ни ночь - стрельба, что ни день - тяжелые происшествия. По обе стороны реки, разделившей два государства, оперировали "сотни" и "курени"* лесовиков, зверствовали отряды аковцев**. За Бугом в лесах прятался курень какого-то Ягоды, а несколькими километрами дальше, за Томашовом, чинил расправу над населением комендант АК Пират. Все искали способы связи через границу, возникло много сложностей во взаимоотношениях с населением пограничных сел.

______________

* Сотни, курени - подразделения т.н. украинской повстанческой армии, сформированной националистами.

** АК - Армия Крайова, военные формирования лондонского эмигрантского правительства санационной Польши.

- ...А годочки свое брали. Что поделаешь, если ты прожил на свете всего лишь двадцать два, а если по-честному говорить, то еще не жил, не любил, и над тобой каждый день не девичья песня витает, а свинец свистит!.. А рядом две красивые девушки. Нас - пять-десять семь, их - две!.. Могли бы! Долго ли до беды...

- Ребята, вы ж людьми будьте, ребята, - напоминал Семен, выставляя охрану у сельсовета.

Девчонкам тоже понравились наши хлопцы, из пятидесяти семи выбрали двух друзей-товарищей. Одного Петром звали, другого... неважно, как другого, не имеет значения имя или фамилия. Погоревал, повздыхал, а службу окончил - на другой женился, сейчас жив-здоров, внуков, говорят, нянчит. А Петр, тот еще в ту пору был худой, аж светился, в Поторице его звали Петро Зеленый. Когда с девчатами случилось несчастье, Петро почернел, ходил, как с креста снятый, глаза шалые, будто умом тронулся. Но это случилось потом. А покамест были живы девчата, Зеленый и смеяться умел, и плясать был горазд, и службу исправно нес, и с мукой ждал своей очереди идти охранять сельсовет.

Однажды Семен увидел Петра у девчат в комнате. Он не дал ему и минуты побыть возле Юли, вытащил на улицу и ну распекать:

- Хорошо ты их бережешь, ничего не скажешь! Что и говорить - молодец!

- Тебе-то что?

- Еще раз замечу, будешь иметь дело со мной. Чтоб ноги твоей не было возле Юльки!

- Завидки берут? - огрызнулся Петр. - Вон Миля свободная, торопись, покудова не перехватили.

- Тогда иди отсюда, - глухим голосом сказал Семен. - Иди давай, Петя, я как-нибудь отстою за тебя пару часиков.

Петр пошел на попятную - спорить с Семеном не мог.