Андреа Жапп - Ледяная кровь

Аньес с горечью подумала, что эти слова, не имеющие никакого отношения к опыту, который собирался провести подросток, вкратце изложили всю его жизнь гораздо лучше, чем пространные рассуждения. Их было всего двое: женщина и девочка, переодетая в мальчика ради своего спасения, ради спасения их обеих. Их было двое, связанных искренней любовью, а эта сила не знала себе равных. Аньес получила этому лишнее доказательство в ужасном застенке Дома инквизиции Алансона, когда над ней нависла отвратительная маска смерти. Но что, по сути, понимал/понимала Клеман/Клеманс в свои еще детские годы о том, что их связывало? И что она, дама де Суарси, знала об этом?

«То, что я всегда буду поступать так. Если придется, даже ценой собственной жизни», – шепотом пообещала она себе.

Клеман взглянул на нее своими сине-зелеными глазами и, улыбаясь, покачал головой. Затем, желая положить конец этому всплеску чувств, столь бурному, что слова уже становились излишними, он произнес наигранно-бодрым тоном:

– Все остальное надо делать лежа ничком.

Клеман вытащил из мешка широкие джутовые полоски и обмотал ими кисти и предплечья, прежде чем войти в заросли почерневшей от мороза крапивы. Он сказал:

– Эта проклятая трава по-прежнему жжется, хотя и замерзла.

– Из крапивы мы изготавливаем бесценный компост.

– Рецепт которого привезли тамплиеры. Тем не менее крапива кусается, как сонм дьяволов.

Упоминание о военном ордене заставило Аньес вспомнить о неуловимом рыцаре-госпитальере. Аньес бросила вслед Клеману, направлявшемуся в заросли:

– Тебе что-нибудь известно о рыцаре Франческо де Леоне?

– Немногое. Впервые я услышал это имя от любезного Аньяна, когда мы с графом приехали в Алансон. Вы сами рассказали мне о нем подробнее, поскольку благодаря вам я теперь знаю, что он племянник и приемный сын аббатисы Клэре, Элевсии де Бофор. И я голову готов дать на отсечение, что именно он убил подлого Никола Флорена. Я совершенно не верю в эту байку о случайном пьянице, якобы пронзившем кинжалом вашего мучителя. – Сухим, почти злобным тоном Клеман добавил: – Он только опередил нас, мадам, уверяю вас. Монсеньор Артюс д'Отон не пощадил бы этого подлеца. Я тоже.

Аньес с трудом подавила улыбку.

– Я нисколько не сомневаюсь в вашей доблести. Вы мои мужественные защитники.

Клеман опустился на колени и продолжил:

– Возвращаясь к Франческо де Леоне… Я никогда не видел его. Тем не менее я благодарен ему за вмешательство, хотя он лишил нас чести спасти вас. Я спрашиваю себя…

Клеман раздвинул рукой, обмотанной джутом, заросли крапивы и внезапно замолчал. После возвращения Аньес, после ее странных откровений о рыцаре-госпитальере его мучил один вопрос наряду с тысячами других.

В тот вечер, когда Клеман слушал Аньес, сидя в ногах ее кровати, его поразило одно совпадение, столь важное, что мальчика начали терзать сомнения. Не был ли этот Франческо де Леоне вторым редактором дневника Эсташа де Риу? Клеман, так и не поведавший своей даме о находке в тайной библиотеке Клэре, воздержался от комментариев, которые могли бы вызвать у Аньес беспокойство. Эта тривиальная недомолвка – смешная ложь озорника, боявшегося наказания, – довлела над ним с тех пор, как он увидел в ней опасную двусмысленность. К этому примешивалось смутное чувство, что Аньес находится в центре шахматной доски, контуры которой он не мог различить. Аньес и он сам быстро поняли, что махинациями Эда де Ларне, сводного брата и непосредственного сюзерена дамы Клемана, руководил некто более могущественный и более опасный, чем Эд. И намного более решительный. Артюс д'Отон сузил круг возможностей, поместив их врага в Ватикан, приватный Ватикан Папы. Клемана очень беспокоила последовательность событий. Аньес попадает в руки инквизиции. Тут же, как по мановению волшебной палочки, появляется рыцарь-госпитальер. Чудовище-инквизитор погибает от ножа посланного провидением пьяницы, в существование которого трудно поверить. Убийство истолковывают как суд Божий, и Аньес спасена. Госпитальер исчезает, словно греза… Именно тогда Клеман узнал, что рыцарь был любимым племянником, почти сыном аббатисы, защищавшей тайну библиотеки Клэре, где хранился дневник, написанный двумя рыцарями-госпитальерами и посвященный «возвышенным» поискам. В этом дневнике говорилось об оракулах, описывались невероятные астрономические открытия, раскрывались две астральные темы, солнечный знак которых находился в Козероге. Аньес родилась 25 декабря. Возможно, одна из тем указывала на нее. А вторая? Постепенно детали вставали на свои места, хотя он не мог постичь логику разыгрываемой партии. Вот уж, действительно, шахматная доска.

– О чем ты думаешь?

Сумерки скрывали смущенное лицо Клемана. Молодая женщина собралась было повторить свой вопрос, но ее опередил восхищенный вопль Клемана:

– Мадам, мадам, посмотрите! Это чудо!

Аньес бросилась к нему. Стоя на коленях, Клеман размахивал темным камнем, к которому прилипло несколько крупинок красноватой земли. Аньес выхватила камень из рук мальчика и принялась рассматривать его со всех сторон, завороженная, стараясь подавить облегчение и радость, переполнявшую ее. Она дотронулась до крошечных комочков глины, которые буквально прилипли к шероховатой поверхности камня, притянувшего их к себе. Словно борясь с попыткой стряхнуть их на землю, они снова крепко прилипли к камню, едва Аньес отдернула указательный палец. У нее на глазах появились слезы.

Взволнованный Клеман бормотал:

– Ах! Камень из Магнезии притягивает землю! Вот доказательство, научное доказательство того, что под этой землей скрывается железо! Это рудник, мадам. Ваш бесплодный От-Гравьер – железный рудник! И он будет приносить вам доход до вашей смерти!

В словах Клемана Аньес почувствовала колкость в адрес Матильды, о жестокости и предательстве которой она постоянно думала все эти дни. Ее дочь никогда не воспользуется богатствами От-Гравьера – если они и вправду существуют, в чем Аньес не сомневалась, – при жизни матери, если только она повторно не выйдет замуж. И Эд де Ларне тоже. Господь дал ей пассивное оружие мести против сводного брага. Аньес про себя произнесла благодарственную молитву мадам Клеманс, голосам, любезным призракам, которые поддерживали ее в заточении.

Аньес боролась с желанием упасть на эту землю, которую раньше презирала, ненавидела, чтобы испросить прощения и поблагодарить ее за долготерпение. Если бы Аньес была одна, она, несомненно, принесла бы это странное покаяние. Но вместо этого она присела на корточки, вонзила ногти в землю, которая прежде вызывала у нее отвращение, и принялась разрывать глину. Захватив две пригоршни глины, она поднесла их к губам и поцеловала. Она жадно нюхала глину, желая убедиться, что этот горьковатый металлический запах, бивший ей в ноздри, был запахом ее спасения.