Галина Космолинская - Русский Бертольдо

Разговор о «родне» Бертольдо мог бы быть бесконечным, поскольку четко очерченных национальных границ народно-смеховой культуры не существует. Ее фольклорные и литературные формы, находясь в вечном взаимодействии [54] «Народно-смеховая культура — это агон, перетекающий в родственный ему шванк, басню, паремию, загадку, сворачивающийся в площадный неологизм и перерастающий свою словесную форму, переходя в форму двигательно-жестовую: драку и спортивную игру» — Реутин М. Ю. Народная культура Германии. Позднее средневековье и Возрождение. М., 1996. С. 88 и далее. , обнаруживаются у разных народов в разные эпохи. Занимая пограничное положение между литературой и фольклором, герой Кроче совершенно естественно соотносится и с тем и с другим миром, с легкостью меняя маски и даже имена. Его нельзя не узнать в героях сказочного фольклора и популярных персонажах площадных театров, которых объединяет неизменная готовность к разного рода выходкам, порой довольно рискованным. В этой связи стоит особо упомянуть итальянских Дзанни (Zanni) комедии дель арте, грубоватого до скабрезности насмешника Карагёза из турецкого кукольного театра теней [55] О родстве Карагёза с романным Эзопом, предшественником Бертольдо, и о взаимовлиянии этих трех персонажей см.: Papademetriou J.-Th. A. Asop as an archetypal Hero. Athens, 1997. P. 73–83 (Ch. 4: Echos of the Asop Romance in Greek Shadow Theatre). , а также русского балаганного Петрушку.

Сама фигура Бертольдо неоднозначна: грубый бунтарь, в конце концов превратившийся в придворного резонера. При этом его образ на протяжении двух столетий постоянно претерпевал литературную трансформацию, созвучную времени. Эпоха Просвещения увидела в нем прежде всего того самого «естественного человека» («доброго дикаря»), к которому с надеждой были обращены взоры многих европейских интеллектуалов «руссоистского» толка. Новый Бертольдо («Итальянский Эзоп») — не что иное, как воплощение этих идей — хорошо вписывается в один ряд с «Бедным Ричардом» Б. Франклина [56] Исследователи уже отметили родство Бертольдо со знаменитым американским персонажем популярного периодического издания «Poor Richard’s Almanack» (1732–1757) — «бедным Ричардом», просто и остроумно изрекающим моральные истины, которые через него проповедовал сам Бенджамин Франклин; см., например: Аретов Н. Преводната белетристика от първата половина на XIX в. София, 1990. С. 208. , «Сельским Сократом» Т. К. Гирцеля, «Диким человеком», изданным П. И. Богдановичем, и др. С другой стороны, «народный мудрец» в роли шута (или хитрый пройдоха-приживал?) — это еще одна тема для далеко идущих размышлений: достаточно назвать умно-проницательного и цинично-откровенного племянника Рамо из одноименного романа-диалога Д. Дидро [57] Близость Маркольфа и героя Дидро отмечает также публикатор текста «Бертольдо» и его комментатор Джампаоло Доссена, см.: Dossena G. Introduzione // Croce G. C. Le sottilissime astuzie di Bertoldo. Le piacevoli e ridicolose simplicita di Bertoldino e in Appendice Adriano Banchieri Novella di Cacasenno figlio del semplice Bertoldino / A cura di G. Dossena Milano: Rizzoli, 1994. P. 6. , от которого недалеко и до «карнавального короля» Фомы Фомича Опискина из «Села Степанчикова» [58] О генетической связи между племянником Рамо и героями романов Ф. М. Достоевского см.: Григорьев А. Достоевский и Дидро (к постановке проблемы) // Русская литература. 1966. № 4. С. 88–102 и особенно 95–96; см. также: Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 3-е. М., 1972. С. 245, 271 и 279–281. .

Но вернемся к прототипам Бертольдо. Среди них ближайшими, без сомнения, были двое, легенды о которых служили основой основ европейской смеховой культуры, — античный Эзоп романной традиции и средневековый Маркольф из европейских сказаний о Соломоне.

На явное родство Бертольдо с мифической фигурой античного мудреца Эзопа указал сам Дж. Ч. Кроче. Он прямо именует своего героя «другим Эзопом» («un altro Esopo») [59] Croce G. C. Le sottilissime astuzie di Bertoldo… / A cura di G. Dossena Milano, 1994. P. 114. , наполняет его речь басенными аллюзиями [60] Отметим наиболее явные сюжетные параллели: получив от царя вместо благодарности смертный приговор, Бертольдо, сокрушаясь, уподобляет себя сыру, выпавшему из клюва вóрона (царь) в ответ на лесть лисицы (царица) из басни Эзопа «Ворон и лисица» (Ibid. Р. 111); Сказка о раке и креветке, рассказанная Бертольдо (Ibid. Р. 76–80), имеет в самом начале характерный «эзопов знак» — упоминание времен, когда и звери умели разговаривать, — это явная аллюзия на басню Эзопа «О старом и младом раке» (ср.: Тарковский Р. Б., Тарковская Л. Р. Эзоп на Руси. Век XVII. Исследования. Тексты. Комментарии. СПб., 2005. С. 367. № 7; С. 312. № 22). , оставляя в романе множество и других примет. Прежде всего это касается самого облика протагониста, столь схожего с портретом Эзопа, известного своим гротескным уродством (см. ил. 1). Предисловие («Proemio») к роману начинается с перечисления наиболее популярных сюжетов античной мифологии и истории (суд Париса, похищение Елены, разорение Трои, победы Александра Македонского и других великих полководцев, пиршества Лукулла и т. д.), в один ряд с которыми Кроче ставит и свой рассказ о Бертольдо [61] Популярные античные персонажи и сюжеты упоминаются в романе и далее: Дедал, Орфей, вакханки, Нарцисс, Гомер и его «Илиада», Александр Македонский. .

Не удивительно, что первыми, кто «опознал» Бертольдо, были венецианские греки, которые поспешили перевести эту итальянскую версию хорошо знакомого им текста-архетипа на современный греческий язык, положив тем самым начало международной известности романа Кроче.

По мнению исследователей, тщательно проанализировавших линию Эзоп — Бертольдо, оба протагониста находятся в чрезвычайно близком родстве [62] Подробнее о переделке архетипа см., например: Papademetriou J.-Th.А. Aesop as an archetypal Hero. P. 43–57 (Ch. II. Recasting an archetype: Croce’s Bertoldo). . Действительно, читая описание Бертольдо, невозможно ошибиться в том, кто был его моделью; контраст между безобразной физической внешностью и острым природным умом лежит в сюжетной основе обоих произведений. Бертольдо, как и Эзоп, постоянно подвергается осмеянию из-за своего потешного облика, при этом происходящее нередко прямо отсылает к тексту греческого романа. Однако, считает Пападимитриу, это вовсе не говорит о «Бертольдо» как о «простом парафразе старинного греческого романа»: в литературных приемах Кроче обнаруживается стремление следовать образцу и одновременно скрывать это, по крайней мере — отходить от образца [63] Ibid. P. 56. .

На протяжении долгих веков текст романа об Эзопе подвергался различным изменениям, ставшим особенно заметными в XV в., когда начинают появляться его многочисленные печатные переводы на европейских языках (немецком, французском, английском, итальянском, испанском и др.). Сам Эзоп при этом приобретает новые (или утрированные старые) черты, которые все больше сближают его с другим персонажем народного эпоса — средневековым Маркольфом. Так, итальянская версия «Жизнеописания Эзопа» Франческо дель Туппо (Napoli: Francesco del Tuppo, febbraio 13, 1485) [64] Vita e Favole di Esopo. Volgarizzamento del secolo XV / A cura di S. Gentile; glossario di R. Franzese. Napoli: Liguori editore, 1988. (Romanica Neapolitana — 22); см. также: Майю A. Francesco del Tuppo e il suo «Esopo». Citta di Castello: II Solco, 1926. подчеркнуто усиливает не только монструозность в облике Эзопа, но и… гигантизм [65] <���…> «uno monstro e una cosa grossera» («некий монстр и гигант»), «multo deforme e quasi formato contro della natura» («весьма безобразный и почти противоестественного размера») и т. д. — цит. по: Camporesi P. La Maschera di Bertoldo. Le metamorfosi del villano mostruoso e sapiente. Aspetti e forme del Camevale ai tempi di Giulio Cesare Croce. Milano: Garzanti, 1993. P. 62. , ему вовсе не присущий, зато являющийся характерным признаком Маркольфа. Это, в свою очередь, повлияло на дальнейшее восприятие обоих персонажей — их образы перепутались. Даже знатоки иллюстрированной первопечатной книги не избежали этой «ошибки», трактуя фигуру огромного Маркольфа, изображенного на титульном листе венецианского издания «Диалога Соломона и Маркольфа» (J.-B. Sessa, 23 giugno 1502) [66] Всем своим громадным и безобразным телом Маркольф нависает над хрупкой фигуркой Соломона — ср. с известным изображением Китовраса на Васильевских вратах Софийского собора в Новгороде (XIV в.), где «дивий зверь» держит в руке маленькую фигурку Соломона, собираясь закинуть царя, согласно палейной редакции апокрифа, «на конец земли обетованной» (ил. 5, 6, 7). См. также: Лазарев В. Н. Русская средневековая живопись. М., 1970. С. 204–205). , как персонаж, «внешним обликом и чертами лица напоминающий Эзопа» [67] <���…> «avec une аррагепсе et des traits qui rappellent ceux d’Esope» — Essling V. M. prince d’. Les livres à figures vénitiens de la fin du XV e siècle et di commencement du XVI e . Firenze-Parigi, 1909. Pt. 2. Vol. 1. № 1343; см. также: Camporesi P. La Maschera di Bertoldo. Le metamorfosi… P. 62–63. Nota 29. (см. ил. 2,3).