Павел Милюков - История второй русской революции

«Мучительно долгие часы» ночи на вторник тянулись бесконечно в субъективном сознании Керенского. Но, объективно говоря, этих часов было не так уж много. В течение самой ночи уже начали поступать сведения, что распоряжения Некрасова и Ливеровского по ведомству путей сообщения достигли своей цели и что движение корниловских войск к Петрограду вследствие железнодорожных трудностей затормозилось.

Мы видели, что в 2 часа 40 мин 27 августа генерал Корнилов, еще не зная о своем смещении, писал Савинкову по условию телеграммы, согласно которой корпус Крымова должен был сосредоточиться в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа». На 29 августа Корнилов, опять-таки по состоявшемуся соглашению, просил объявить Петроград на военном положении. Но в течение того же 27 августа произошел разрыв с Керенским, нужно признать, не предвиденный Корниловым. В своих показаниях Корнилов заявил, что он «не принял особых мер для поддержания связи (с Крымовым), потому что корпус направлялся в Петроград по требованию Временного правительства, и он не мог предвидеть такого положения дел, что связь его со Ставкой будет прервана приказом правительства же». К этому месту корниловских показаний Керенский делает ироническое примечание: «То есть, другими словами, генерал Корнилов предполагал, что и после предъявленных через В. Н. Львова требований и нашего разговора по прямому проводу я буду пребывать в спокойной уверенности, что никакой связи между “предложениями” из Ставки и приближением 8-го корпуса нет». С гипотезой о «заговорщике», глубоко обдумавшем заранее все свои шаги, такое предположение действительно несовместимо. Но оно вполне естественно относительно человека, который считал, что Керенский сам пошел на неизбежный шаг переустройства власти и после всех разговоров с Савинковым и В. Н. Львовым сам только что обещал приехать 28-го в Ставку, для выработки окончательного решения. В Петрограде «сговор» уже превратился в «заговор», но в Ставке еще некоторое время были уверены в том, что сговор состоялся. В сговор этот входила и «связь между» принятием «предложения из Ставки и приближением 3-го корпуса». Таким образом, и здесь самое простое объяснение есть самое правдоподобное. Корнилов говорил то, что думал. «Спокойная уверенность», в которой Корнилов пребывал до получения отставки, лучше всего это доказывает. Именно при таком объяснении сам факт получения отставки должен был произвести то действие «разорвавшейся бомбы», которое он произвел.

Остановка и разложение корниловских войск.Мы знаем уже, что Корнилов решил бороться, то есть осуществить то свое решение, на которое намекал Керенскому еще 10 августа. Он не подчинился отставке. Вместе с тем он — на этот раз впервые , уже в смысле открытой борьбы против правительства, подчинившегося большевизму, — приказал генералу Крымову немедленно отправить свои войска со станции Дно на Петроград. Но связь с генералом Крымовым была уже прервана. Этим генерал Корнилов объясняет «невыполнение Крымовым возложенной на него задачи». Этим же, по всей вероятности, объясняется и расстройство связи между приближавшимися войсками Корнилова и элементами, приготовившимися действовать в самом Петрограде.

Ф. Винберг в своих воспоминаниях, однако, объясняет дело иначе: «Несмотря на неумелость в ведении заговора, — говорит он, — на многие неблагоприятные обстоятельства, сыгравшие роковую роль, заговор до последнего момента мог бы увенчаться успехом, если бы не трусость и нечестность петроградских руководителей... Все в те первые два дня приближения корпуса Крымова (очевидно, 27 и 28 августа) было подготовлено так, что можно было без большого риска начать действовать. Но Гейман самую решительную ночь провел в Вилла-Роде, а Сидорин и Дюсиметьер именно тогда, когда от них все ждали решительного сигнала, последних распоряжений, исчезли бесследно, и нигде их нельзя было найти».

Это показание Винберга полностью подтверждается заявлением полковника Дутова В. Н. Львову в Оренбурге в январе 1918 г. После приведенных выше слов Дутова: «Между 28 августа и 2 сентября, под видом большевиков должен был выступить я, — Дутов продолжал: — Но я бегал в экономический клуб [84]звать выйти на улицу, да за мною никто не пошел ».

Дальнейшим объяснением провала всей той части предприятия, которая была организована в Петрограде офицерами, может служить еще одно показание Винберга. Автор интересных записок указывает именно на то, что предназначенные на организацию суммы были «некоторыми крупными участниками злосчастного дела» попросту присвоены или прокучены.

В. Н. Львов по поводу этой подробности в мае 1921 г. в беседе со мной вспомнил про один эпизод, рассказанный ему лицом, участвовавшим в передаче денег офицерским организациям. Лицо это должно было передать офицерам очень значительную сумму. Но, приехав в назначенное место, оно застало «заговорщиков» в таком состоянии опьянения, что передать им денег не решилось.

Можно, таким образом, сделать вероятный вывод, что петроградские руководители в надлежащий момент оказались не на высоте положения и не проявили достаточной решимости. Объяснялось ли это, помимо указанных причин, чисто личными побуждениями или неуверенностью в прочности постановки всего дела, или сведениями о мерах, которые успел уже принять Керенский после беседы со Львовым, или, наконец, всеми этими мотивами вместе — все равно: в результате благоприятный момент в Петрограде был упущен.

Судьба генерала Крымова.Что оставалось при этих обстоятельствах делать генералу Крымову? Его положение глубоко изменилось в течение тех двух-трех дней, пока он был в походе. Из подчиненного начальника отряда, посланного на помощь правительству, с утра 28 августа он становился ответственным вождем инсургентов, двигавшихся на столицу с целью низложения этого правительства. Так завязался узел глубокой трагической коллизии, разрешившийся двумя днями позже самоубийством генерала Крымова. По убеждению, так же как и по долгу дисциплины, он не мог ослушаться своего непосредственного начальника, генерала Корнилова. Еще 29 августа он получил от него подтверждение приказания — продолжать движение на Петроград и «в случае дальнейшего перерыва связи действовать сообразно с обстановкой в духе моих первоначальных указаний». Как представлял теперь себе Крымов свою задачу соответственно изменившейся обстановке, видно из его приказа № 128, изданного утром 29 августа и цитируемого Керенским: 1. Объявляю копии телеграмм министра-председателя и верховного главнокомандующего (здесь приводилось объявление Керенского об отставке Корнилова и заявление Корнилова о «сплошной лжи» утверждений Керенского и об «открытом выступлении» против него)... 2. Получив телеграмму министра Керенского, командировал к командующему Северным фронтом (которому был теперь подчинен как командующий особой петроградской армией) за получением приказаний. Генерал Клембовский приказал передать.., что все командующие (см. их телеграммы Корнилову выше) признают в это тяжелое время верховным главнокомандующим лишь одного генерала Корнилова, все распоряжения которого действительны. А казаки давно постановили, что генерал Корнилов несменяем, о чем и объявляю для руководства (3-й корпус — казачий). 3. Сегодня ночью из Ставки верховного главнокомандующего и из Петрограда я получил сообщение о том, что в Петрограде начались бунты. Голод увеличивается еще и от того, что обезумевшие от страха люди при виде двигающихся к Петрограду своих же войск разрушили железную дорогу и тем прекратили подвоз продовольствия к столице. И каких же войск испугались? Тех, которые присягали на верность новому строю, которые и на Московском совещании громко заявили, что лучшим правлением в России они считают республиканский образ правления».