Павел Милюков - История второй русской революции

Речь Керенского имела успех на всех скамьях, за исключением мень-шевиков-интернационалистов. Эта небольшая группа в 25 человек после ухода большевиков в предыдущем заседании почувствовала себя в их положении. Она решила публично оправдаться в том, что не ушла вместе с большевиками, а осталась сидеть в Совете республики. Перед закрытием заседания эта отколовшаяся от меньшевиков часть фракции прочла свою декларацию, во всем сходную с большевистской. Тут были и «саботаж» корниловцев, и «капитуляция большинства организованной демократии», и «ублюдочный законосовещательный предпарламент», которому «значительная часть рабочего класса, возмущенная топтанием на одном месте, повернула спину». Но сверх всего этого было заявлено, что меньшевики-интернационалисты «остаются в Совете, видя в нем одну из арен классовой борьбы», и будут с трибуны разоблачать «контрреволюционный характер коалиции» и ждать того времени, когда «временный упадок революции... неизбежно сменится новым подъемом».

Каков же был результат первого заседания, посвященного вопросам обороны? Была ли здесь, помимо дипломатии и стилистики Керенского, общая почва, на которой можно было бы столковаться всем партиям? Дальнейшая работа в комиссии должна была вскрыть затушеванные разногласия. Но уже и по общим прениям было видно, что между разными частями собрания есть глубокие различия — все те же, что и прежде, и что новые неудачи и угрозы врага на фронте отнюдь не смогли пробить брони революционного доктринерства. Второе заседание 12 октября еще резче раскрыло расхождение этих течений даже и в общих прениях. Представитель левых эсеров Штейнберг-Карелин прямо заявил: «Основная трагедия русской революции заключается в том, что, начавшись под общими лозунгами, она скоро разошлась в разные стороны. Если для цензовых элементов революция была нужна, чтобы расчистить дорогу для наших военных успехов, то для демократии революция была первым шагом к тому, чтобы войну прикончить. И так как эти задачи были диаметрально противоположны, то объединение произойти не могло». «При таких условиях ясно, что разговоры об обороне государства бесплодны, ибо мы стоим на разных точках зрения». Хуже было, что на «разную точку зрения» стал и меньшевик-оборонец Гольдман-Либер, всю речь посвятивший резким до хрипоты нападкам на «кадетов», которые «годами допускали то, что теперь пожинается», которые хотят «исполнять обязательства, заключенные старым режимом», и требуют войны «до победного конца», вместо того чтобы «сказать армии, что русская армия не будет вести оборонительную войну, чтобы помогать наступлению союзников». Формула меньшевиков-оборонцев, прочтенная Либером, перечисляла «глубокие корни» упадка боеспособности армии: затяжка войны и экономическое расстройство, недоверие солдат к командному составу, эксцессы солдат, «руководимых политически незрелыми элементами и анархической организацией». Далее перечислялись положительные требования: создать в армии ясное понимание целей войны соответствующей внешней политикой, «стремящейся всеми средствами к скорейшему достижению всеобщего демократического мира»; обеспечить успешное снабжение армии энергичной экономической политикой, «подчиняющей интерес частных групп общегосударственным началам», поднять организованность и дисциплинированность армии «согласованными действиями командного состава, комиссаров, войсковых организаций»; отменить смертную казнь, «не оправдывающую себя с точки зрения восстановления дисциплины», и «беспощадно бороться» с контрреволюцией, с самосудами, с насилиями и погромами. Только последние слова резолюции: «без энергичной и усиленной обороны невозможно и скорое заключение мира» — должны были показать, что оратор и его партия понимают гораздо больше, чем осмеливаются сказать перед лицом своих обличителей слева. Только Н. В. Чайковский от имени трудовой народно-социалистической группы имел эту смелость: взять альтернативу Штейнберга-Карелина (война или немедленные социалистические преобразования) и выбрать в ней первую часть — войну. «Я с самого начала войны утверждал, — говорил Чайковский, — что проведение социально-революционных преобразований во всем их объеме во время войны есть преступление, и мы это преступление совершаем». На грубую реплику слева семидесятилетний старик, один из патриархов русского социализма, имел право гордо ответить: «Пусть те, кто мне не верит, докажет своей жизнью то, что говорят».

Единственными голосами из рядов других социалистических групп, отважившимися открыто и последовательно присоединиться к этому голосу опыта и здравого смысла, были голоса двух женщин-социалисток, из которых одна, Е. Д. Кускова, говорила от имени кооперации, а другая, Л. И. Аксельрод-Ортодокс, — от имени группы «Единство». Обе речи произвели то впечатление, которое всегда производит правдивое и смелое слово в среде, привыкшей к условному лицемерию. Впечатление было тем сильнее, что это был первый дебют женщины в русском представительном учреждении. Конечно, обе делегатки говорили не как специалистки в военных вопросах. Но обе касались тех элементарных предпосылок, без которых не может быть никакого порядка и никакой обороны. Кускова требовала от правительства не слов, а действий: «Тех, кого не научило все то, что мы пережили, не научат никакие убеждения словами». У предпарламента она «не просила, а молила»: «оставить декларации, принять в расчет несознательность и неорганизованность масс», которые «безумно устали от того, что делаем мы, их интеллигентные вожди», спрятать «ученические тетради общественной деятельности» и «наметить те точки единения, которые действительно обеспечивали бы оборону страны и вверженное сейчас в разруху государство». Она закончила призывом: из предпарламента «сделать исключительно оборонческий союз для обороны родины».

Это была совершенно правильная постановка основной задачи, и правилен был призыв, «если у нас эти точки единения есть, выявить их в ближайшие дни и часы». Самое меньшее, что для этого было нужно, это объединить если не весь предпарламент, что было очевидно невозможно, то по крайней мере большинство в нем на общей формуле перехода. Почин для этого сделала фракция народной свободы, составив свой проект формулы и передав его кооператорам. Так как кооператоры в этом собрании являлись более естественным центром, то фракция народной свободы и уступила инициативу внесения общей формулы им. Для кооператоров формула оказалась приемлемой. Но когда они от себя вошли в переговоры с более левыми группами, то оказалось, что необходимо сделать изменения и дополнения, одно затушевать, другое выдвинуть вперед. Переговоры затянулись. Общего проекта формулы не было, а в ожидании, пока группы сговорятся, нельзя было остановить прений. Таким образом, еще одно заседание 13 октября было посвящено речам и обсуждению вопроса об эвакуации Петрограда. По поводу вопроса об эвакуации Керенский протестовал против обвинений, которыми усердно пользовалась в эти дни большевистская демагогия, будто правительство хочет сдать Петроград немцам, а само собирается «бежать в Москву». Керенский просто снял вопрос с повестки дня, заявив, что «с того времени, когда правительство впервые его обсуждало в своей среде, обстановка значительно изменилась к лучшему, и в настоящее время оно не считает нужным настаивать на обсуждении вопроса об эвакуации Петрограда в порядке неотложной срочности».