Павел Милюков - История второй русской революции

Протест Совета был поддержан по другим соображениям Некрасовым и Терещенко. Между тем П. Н. Переверзев уже принял меры, неизбежно вытекавшие из опубликования документов о Ленине: он приказал (в возникшей тогда уже полемике правительство приписывало это распоряжение себе) арестовать скомпрометированных документами Козловского и Суменсон, поручил прокурору произвести расследование о Ленине и в случае надобности арестовать также его и его сообщников, чтобы не дать им возможности скрыться в Швецию. Наконец, он сговорился с ген. Половцовым относительно очищения особняка Кшесинской, остававшегося главным штабом большевиков во время восстания. После всего этого правительство вдруг отменило решение опубликовать документы и утром 5 июля сообщило министру юстиции, что соглашается удовлетворить его прошение об отставке.

Все же аресты Козловского и Суменсон были произведены. Особняк Кшесинской, дача Дурново и Петропавловская крепость в течение 6 июля были очищены от большевиков, солдат и кронштадтских матросов. «Самочинные действия, аресты и обыски» были запрещены под угрозой наказания «со всей строгостью закона». Издано, наконец, следующее постановление Временного правительства: «Всех, участвовавших в организации и руководстве вооруженными выступлениями против государственной власти, установленной народом, а также всех, призывавших и подстрекавших к нему, арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родине, в предательстве революции». А. Ф. Керенский, благополучно вернувшийся в Петроград из Дна, вечером 6 июля заявил из окна штаба собравшейся публике и солдатам, что «русская революционная демократия и он, уполномоченный ею военный министр, поставленный во главе армии, и Временное правительство не позволят никаких посягательств на русскую революцию».

В то же время поручик Георгий Мазуренко, член Центрального исполнительного комитета Советов, «по соглашению с исполнительным комитетом Советов» был назначен командующим сводным отрядом войск, подходивших к Петрограду на защиту правительства. Среди этих войск назначение Мазуренко вызвало большое недовольство. Оно усилилось еще тем, что в своем приказе Мазуренко обратился к войскам не от имени правительства, а от имени «высшего органа революционной демократической власти». «Мы, — заявлял он от имени «стоящей на фронте армии», — можем быть только с теми, кто... честно и сознательно выполняет волю большинства революционной демократии, выраженную в постановлениях всероссийских съездов Советов рабочих и крестьянских депутатов. Мы... будем выполнять распоряжения и приказы центральных органов революционной демократии и Врем. правительства »... В первый раз с такой определенностью формальное право Советов распоряжаться военной силой было поставлено впереди права правительства. Прежде эта претензия обычно вуалировалась... Требовалась лишь контрассигновка Чхеидзе и некоторых членов солдатской секции Совета для выхода войск Петроградского гарнизона из казарм. Теперь «военный отдел» исполнительного комитета телефонограммой 6 июля «подтверждал всем воинским частям Петрограда, что все распоряжения штаба главнокомандующего Петроградского военного округа должны быть исполнены беспрекословно и немедленно, так как эти распоряжения отдаются с ведома особой комиссии от Совета рабочих и солдатских депутатов при главнокомандующем».

Решительный перевес влияния «революционной демократии» в первые дни после усмирения восстания большевиков сказался и на ведении переговоров о реорганизации правительства. Господствующим настроением органов Совета в эти дни был страх, как бы репрессии правительства не пошли слишком далеко. В самом деле, власть попыталась арестовать Ленина, распустила наличный состав ЦК Балтийского флота, потребовала от команд Балтийского флота «изъятия подозрительных лиц, призывающих к неповиновению Временному правительству», а от кронштадтских матросов и от команд «Петропавловска», «Республики» и «Славы», запятнанных контрреволюционными действиями и резолюциями, — арестов в 24 часа зачинщиков. На следующий день запрещен был ввоз в армию «Правды», «Окопной правды» и «Солдатской правды». Правительство впервые решилось открыто заговорить о «деятельности немецких агентов и провокаторов» на судах Балтийского флота, о том, что «с несомненностью выяснилось, что беспорядки в Петрограде были организованы при участии германских правительственных агентов» (приказы Керенского от 7 июля) [16].

Первые грозные известия о неудаче русского наступления, появившиеся в эти дни, придавали всем этим мерам характер особой настоятельности и неотложности. Но для советской публики они были чересчур необычны. Резолюция исполнительного комитета Советов в тот же день отмечала, что «неизбежные меры, к которым должны были прибегнуть правительство и военные власти.., создают почву для демагогической агитации контрреволюционеров», чему способствует «резкий перелом настроения в массах, вызванный авантюристской попыткой вооруженного выступления». Ввиду этого орган «революционной демократии» требовал, чтобы исключительные меры применялись «лишь к отдельным лицам, но не к целым партиям и политическим течениям» и чтобы «охрану революционных свобод и порядка» правительство взяло на себя «совместно» с органами «революционной демократии». Далее та же резолюция требовала «одновременно с решительным установлением революционного порядка, объявив революцию в опасности», в виде компенсации «безотлагательно осуществить мероприятия, указанные в решениях съездов Советов, направленные к уничтожению всех остатков старого строя, к утверждению демократической республики, к проведению неотложных мероприятий в области земельного и рабочего вопросов, к развитию местного самоуправления для подготовки выборов в Учредительное собрание, а также урегулирование жизни страны, особенно продовольственного вопроса».

Таким образом, Советы навязывали будущему правительству программу, составленную как раз из вопросов, являвшихся конфликтными при прежнем правительстве. Ответ несоциалистических партий на это требование был в тот же день дан Временным комитетом Государственной думы. Комитет напоминал прежде всего, что он тоже имеет право, укрепленное прецедентами, участвовать в назначении нового правительства. Он предупреждал затем, что создание одними комитетами правительства, «подчиненного в порядке политической ответственности» только им, отразит «не общую волю народа, а волю группы социалистических партий» и тем «грозит ослабить авторитетность власти в ее новом составе». Признавая необходимым для сохранения «всенародного признания власти» устройство власти на коалиционных началах, комитет Думы полагал, «что форма коалиции лишь тогда обнаруживает свойственные ей преимущества, если составные части коалиции уравновешены взаимным соглашением — не преследовать частных партийных целей». «Первенствующая задача времени — довести родину до выражения законной воли народа, до Учредительного собрания — сама по себе предуказывает временное устранение всех не связанных с ней частных задач». «Главную причину теперешнего распада власти» комитет Думы в полном согласии с ушедшими министрами усматривал в том, что «эти основные условия прочности всякой коалиции недостаточно соблюдались».