Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова

У мастера-кузнеца дела было по горло, от трудов, от хлопот дохнуть было некогда. Однако, оскалив зубы, он улыбнулся заказчикам, от которых ждал хорошего прибытку.

- С добрым утром, дед, - крикнул в дверях кузницы дьяк Раду.

- Спасибо на добром слове, очи твои ласковые!

- Подкуешь коней аль нет?

- Подкую пудовыми подковами, - осклабился кузнец.

Он был крив и стар, босой, с обнаженными до плеч руками, во взъерошенных волосах его торчали соломинки. Одежда на нем, как и подобает мастеру, - жалкое рубище. Рубаха до пупа, куцые штаны, из которых он как будто вырос. Праздничная одежда хранилась в сундуке. А гадалке Муре недосуг было обшивать мужа. Приметив близ кузницы чужих людей, она тотчас достала свою ракушку - тоже была мастерицей в своем деле, как Богонос в кузнечном ремесле.

- Он молотом гадать не может, я шить ракушкой не умею, - говорила она, с усмешкой глядя на полуголого своего мужа.

Узнав Александру, она молча поклонилась ему и быстро выскользнула из кузницы, прошмыгнув за спиной дьяка.

Кузнец ковал подковы. Помогая ему, долговязый детина бил кувалдой. Подручный этот выказал шумную радость, увидев его милость Александру. Заприметив дьяка, он притих, ибо видел его впервые. А с Александру он уже имел дело. Его светлость дал ему пятак, и потому цыган-подмастерье считал его своим приятелем.

На дворе Карайман привязал коней своих сотоварищей к железным кольцам, затем воротился к пустой телеге, снял с нее колеса и поставил кузов на подпорки.

Цыганка Мура, описав по двору круг, подошла к задней двери кузницы. На время меха замерли; стучал большой молот и вторил ему молот поменьше. Искры долетали до двери. Его милость Александру посторонился, толкнув при этом цыганку в бок.

- Посеребри ручку, господин... - прошептала Мура, подзывая его легким движением ресниц.

Он покопался в кожаном поясе, разыскивая монету. Цыганка заюлила около него.

- Преславный рыцарь, - шепнула Мура, когда они отошли в сторону, вчера я все поведала красавице, как мы условились. Знай же - ты люб ей. Коли поднимешься в гору, найдешь калитку во дворе матушки отпертой. Заходи безбоязненно; найдешь там внучку мазыла одну.

- С ее ведома и дозволения?

- Входи, увидишь, касатик, - ухмыльнулась Мура. - Захвати коня. Только после не отдаляйся один в лощину Наку.

- Отчего же?

- Есть тут еще одно дело... Потом расскажу, касатик, а то, может, я ошибаюсь. Не хочу испортить тебе сладкий час. От матушки спускайся прямо сюда, к кузнице.

Глаза Младыша загорелись. Он подошел к коню и отвязал его.

- Не будешь подковывать его, господин? - удивился Карайман.

- Беспременно. Только пока Богонос подкует рыжих да белоногого, я поднимусь на гору.

Дьяк, вышедший из кузни, услышал эти слова.

- Детушек Святой Пятницы собрался навестить... - весело заулыбался он.

- Правильно. Долго не задержусь, живо обратно прискачу.

- Жду тебя, твоя милость...

Его милость сел на коня и отъехал.

- Идет по следу дикой лани... - пробормотал дьяк, с такой силой мотнув головой, что островерхая барашковая шапка сползла ему на левое ухо. - Хорошо, что есть и седины на этом свете. Да только на что она осень, продолжал он со вздохом, - коли безвозвратно ушла весна? Дай-ка мне зеркало, Мура, поглядеть, можно ли мне еще обременять землю-матушку.

- Ты лучше погляди в мои очи, воин. Вот где твое зеркало! Подарила бы я тебе кое-что желанное, только погоди до полудня.

- А что?

- Не знаю. Пока еще дверь заперта. А только, думаю, удастся мне ее отпереть. И тогда мы посмотрим, что за чорт завелся опять у мельницы. Далеко не отходи, помни про уговор с зеркалом.

- В этой цыганочке сам чорт сидит! - сказал, улыбаясь, Раду. - Велит ждать чего-то. Ах, дьяк, дьяк, как бы тебе не свернуть со стези мудрости!

Он расположился под кленом, подложив под голову седло. На сомкнутых веках его заиграли быстрые тени листвы.

Младыш тем временем поднялся на верхушку холма, спешился и, закинув повод на луку, пустил коня пастись. "Пусть и он, бедняга, наслаждается в тени у плетня". Место было уединенное, вокруг ни души; на полях в знойной печи лета поспевали хлеба.

Только он подошел к калитке, как визгливо затявкала собачка, правда, не очень сердито.

Младыш нажал щеколду и, торжествуя, отворил калитку: быть может, ее нарочно не заперли. Собачка замолкла, а когда услышала запах душистых желтоцветов, которые принес с собой незнакомец, снова спрятала в свой закуток острую мордочку.

"Огненнокрылый демон" шагал осторожно, заметив устремленные на него со всех сторон глаза: звери Святой Пятницы настороженно следил за ним. Они чуяли сладкий запах цветов, которые он держал в руках. У ног Илинки в тени лежала молодая кабаниха. Рядом с кабанихой, положив плюшевую голову на ее жесткий бок, растянулся медвежонок. А дикая козочка повернула к пришельцу голову из-за правого плеча Илинкуцы, обнимавшей ее. Взлетел сокол и, плавно взмахнув крыльями, опустился на плечо гостя, потом опять взлетел и уселся на деревянный сруб колодца. Неподалеку дремали тонкорунные цыгейские овцы, подогнув под себя хрупкие ноги. Громко закукарекал петух, возвещая о появлении чужого человека, но внучка мазыла не успела поворотить головы; Александру крепко обхватил ее за плечи и осыпал золотистой пыльцой цветов, смеясь тихим воркующим смехом.

Оправившись от первого испуга, Илинка гневно вскинулась и вся напряглась, будто перед ней был недруг. Она уперлась руками в грудь, в лоб и крикнула:

- Все расскажу крестной Олимпиаде!

Он смеялся, не веря ее словам, и близко видел свою победу.

Прирученные птицы и звери матушки Олимпиады, встревожились на мгновенье, теперь успокоились и как будто с удовольствием глядели на необычную игру своей приятельницы.

Девушка еле сдерживала слезы, внезапно она ослабела и тихо опустила головку; ветер шевелил белокурые пряди волос, упавшие ей на глаза; она вся поникла и мгновенно стала лишь тенью прежней Илинки.

Младыш заколебался.

И вдруг в тишине, царившей во дворе, в полях и в садах, залитых палящим солнцем, послышался зов. Казалось, он шел издалека, но Александру, отрезвившись от своей любовной ярости, поднял голову и, прислушавшись, понял, что крики о помощи доносятся с мельницы Гырбову либо из кузнецы Богоноса.

Александру метнулся к воротам, не замечая кинувшейся на него "собачки с железными зубами и стальными клыками"; отворил калитку, схватил поводья, вскочил в седло и в миг очутился у спуска к реке.

Он увидел, как около мельницы наседают на Караймана двое широкоплечих оскалившихся ратников, норовя добраться до него короткими тесаками. У дверей мельницы стоял один лишь старик Гырбову, он вертел во все стороны головой в поисках какого-нибудь увесистого камня иль дубины, чтобы помочь тому, на кого напали ратники. Возле кузницы не было ни Муры, ни дьяка Раду. Из-за стука молотов о наковальню кузнец и его помощник ничего не могли слышать. Но когда Младыш показался на холме, оба кузнеца как раз выходили во двор. Они бросили молоты, воздели руки к небесам, потом, словно собираясь что-то предпринять, поплевали на ладони и... преспокойно остались на месте.