Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова

Около часу ехал он шагом по склону горы и добрался, наконец, до землянок, вырытых у подножья ее под обрывом. Над этой желтой глинистой кручей, как стреха, навис темный лес.

Копье спешился у девятой землянки, отвел коня под ветхий камышовый навес; когда он подошел к землянке, у порога пес, завиляв хвостом, лизнул ему руку, а в открытой двери уже дожидался гостя добрый его приятель кум Тимофте.

- Кум Некулай, - весело крикнул Тимофте, потряхивая седыми кудрями, и широкая улыбка обнажила единственный его зуб, белевший в черном провале рта. - А ведь я уж считал тебя погибшим! Привел господь свидеться. Нынче ночью приснился ты бабке Маранде. Она и на бобах гадала, вышло, что приедешь ты из дальнего места.

- Верно, что из дальнего, батяня Тимофте, из самого господарского двора в Яссах.

- Вот как? - удивился Тимофте. - То тебя недруги ловили, а теперь ты их ловить будешь. Добро! Заходи, усаживайся на припечье - на лавке лежит моя бабка Маранда; с тоски расхворалась бедняга. Пойду дам коню твоему ячменя и сейчас же ворочусь.

Тимофте вышел. Бабка Маранда, стеная, завозилась на лавке.

- Что с тобой, бабка Маранда? Какая хворь с тобой приключилась? мягко спросил господарев посланец.

- Эко горе мое горюшко, кум Некулай, - простонала бабка, поворачивая к нему увядшее лицо. - Трех сынов родила, - старший, сам знаешь, на войне сгиб в Нижней Молдове, а двое младших тому уж полтора года ушли в лесную братию, в коей и ты побывал, - молодецкие дела вершить да творить напасти. А нынче слух идет, будто стала у господаря крепкая власть и не милует он тех, кто чинит пакостные дела. Сгинут сыны мои, кум Некулай. Висеть им на перекладине с петлей на шее. Горе одиноким денечкам нашим. С той поры, как ты отошел от нас поближе к горам, совсем мы оскудели. А как ушли в лес сыны наши, бросили мы со стариком хату в селе и поселились в этой вот землянке, у виноградника. Хоть изредка взглянуть на сынов... Живем тут, как дикие звери, а уж коли остаться без сынов, так на что нам и жизнь?

- Кэлин и Флоря в леса ушли?

- Ушли, кум Некулай. Может, и встретишь их - они разок-то в неделю заглядывают сюда, - посоветуй им воротиться на законный путь. Авось найдется для них кусок хлеба в княжение Иона Никоарэ Водэ.

- Бросила бы ты, бабка Маранда, лясы точить, - сердито проговорил с порога старик. - Вишь совсем задохнулась. Закрой-ка лучше глаза да слушай. Вот оно житье-то наше, кум Некулай, - тихо произнес Тимофте. - Тяжко нам, и старуха моя недолго протянет. А не станет ее, так и не знаю уж как быть. Разве что к волкам в Боросештский лес уйти.

- В том лесу есть скит, старик, - пропищала бабка. - Ступай в монахи, служи по мне панихиды, замаливай мои грехи.

Копье досадливо кашлянул и сплюнул в золу очага, как в те времена, когда он скитальцем находил пристанище в этой землянке.

- Слушай, кум, и ты послушай, кума, - проговорил он своим звучным голосом. - Ежели заглянут сюда сыны ваши...

- Сей же ночью, - подтвердила бабка Маранда.

- Коли заглянут ночью Кэлин и Флоря, так я бы научил их, как им искупить вину свою. Я не ради них приехал, но вижу, и они могут быть помощниками в том деле, на которое я хочу батяню Тимофте позвать.

Бабка проговорила жалобно:

- Нет, ты им присоветуй, присоветуй, кум Некулай. Прибавилось бы мне тогда жизни, и увидела бы я еще одну весну.

- Да замолчи же ты, старуха, закрой глаза, подремли, - заохал дед. Коли придут сыновья, посоветует он им, и все тут. А не придут, мне посоветует - это все едино. Не забывай свое слово, кум! И поведай, что делается при господаревом дворе. Слыхать, гнев там господень? Арап, сказывают, даже умаялся от такого избиения. Рубит головы боярские?

- А чьи же?

- Может, он отрубит голову и чаушу Дрэгичу, нашему гонителю?

- Чего же не отрубить? Пожалуйтесь государю - и готово.

- Неужто? Смотри-ка ты! Мир переменился. Слышь, бабка Маранда? Аль уснула?

- Сплю... Уснул бы тот Дрэгич вечным сном.

Копье снова кашлянул и плюнул в горячую золу, потом сказал:

- Слушайте, кумы. В господаревом дворце идет суд над боярами, продавшими государя Иона Водэ.

Бабка прошептала:

- Перевелось бы все их племя!..

- Рубит им Измаил-палач топором головы, даже притомился. И рука у него ослабла. Так что вышло повеление от нового дворецкого Митри Лэкустэ: прибавить Арапу еще добрый кусок мяса на день.

- И рубит он боярам головы всем подряд? Ну и диво!

- Рубит, как суд постановил, батяня Тимофте.

- Виданное ли дело! Так и знайте - все от того, что показалось хвостатая звезда.

Бабка снова пропищала:

- Звезда с хвостом, а государь с мечом. Лишь бы не порубили сынов наших.

- Бабка, - возмутился дед, - замолчи лучше, а не то рот заткну.

- Очень я тебя испугалась! Так не забудь, кум Некулай, своего слова.

И тогда в великой тайне поведал Копье, зачем он приехал к ним.

Расставшись со стариками и пообещав воротиться ночью, он сел на коня и отправился в Горуны искать сватов и кумовьев, людей достойных и надежных для того дела, которое он замыслил.

38. ТАМ, В УСАДЬБЕ ЗАБРОШЕННОЙ...

Там, в усадьбе заброшенной

Под пеплом в девять слоев,

Под прахом пожарищ,

Ветрами развеянных,

Ты ищи следы

Стародавней беды,

До самого сердца земли дойди,

Бесценный камень найди там внизу

Застывшую слезу

В давнюю пору пролитую...

Несколько дней спустя, девятнадцатого декабря, незадолго до рассвета, поблизости от того места, где побывал Копье, на пути к Томештской общине послышалось какое-то гудение - похоже было, что роятся пчелы. Но стояла глубокая осень, колоды были попрятаны в омшанники, а пчелы пробуждаются и свадьбы справляют лишь в лучах вешнего солнца. То было гуденье человеческих голосов: по уединенным тропинкам среди лесов и холмов торопливо пробиралось большое скопище ратников, войско того негодяя, который носил имя пыркэлаб Иримия и приобрел позорную известность в княжение Иона Водэ.

Во главе турецких конников и сборного молдавского войска двигался сам Иримия, а проводниками ему служили местные жители; с ним также отряд бояр и боярских детей. Известно, что молдавские бояре и боярские дети большие охотники до потасовок и схваток. Любят они погарцевать на коне, похваляясь дорогим убранством. Они заранее радовались, что нежданно-негаданно захватят господарев двор и стольный город и разобьют двенадцать сотен ратников гетмана Подковы, пусть он хоть двенадцать раз Подкова и гетман!

Да будь у него хоть двадцать сотен, хоть тридцать - все одно! Да и какие там сотни! Где Подкове их взять, коли его разбойники разъехались по волостям грабить? Не успеют воины Подковы глаза продрать, как бояре и наврапы, подобравшись втихомолку, кинутся и захватят господарский двор и Карвасару, окружат монастыри и крепко запрут выходы оттуда. Глядишь, до полдня еще далеко, а власть уж перешла в руки боярства, и уже мчатся гонцы к Петру Хромому и зовут его - пусть немедля жалует господарем в стольный город, захватив с собою турецкие отряды, кои он получил от беев дунайских крепостей.