Игорь Шумейко - ГИТЛЕРОВСКАЯ ЕВРОПА ПРОТИВ СССР. НЕИЗВЕСТНАЯ ИСТОРИЯ Второй Мировой

Некоторые главы моей книги дополняются портретами упоминаемых персон. И по мере приближения к финалу этой главы во мне нарастало некое тягостное чувство. Кажется, вот в чем тут дело. Долг историка или, скажем, памфлетиста требует доведения темы до предела. Опровергнув версию, которая мне кажется ложной, нужно вроде бы сказать и об авторах. Биографические и психологические предпосылки и все такое...

И вот, перебрав мысленно некоторые факты, аргументы, вдруг осознаешь совершенную безнадежность, невозможность ведения какого-либо спора, описания черт этих персон. (Зрительный образ этого усилия — вроде попытки сечения плеткой лужи.) Понимаешь, что дело как раз именно в отсутствии настоящих Персон. Перед тобой просто... говорящая (чавкающая) грязь... Объяснюсь, кстати, почему речь идет одновременно и об авторе «Ледокола», и об авторе предисловия к «Ледоколу». Кажется, вещи несравнимые, даже по объему. Но такое представление как раз идет от настоящих книг, с настоящими авторами, аргументами, настоящими темами для споров.

Здесь же полная безнадега в том, что все заслонено этими бесформенными и безразмерными (и бессмысленными) определениями: «диссидент», «жертва режима». И становится совершенно неважно, кто сам бежал, кого выменяли по бартеру, кто накатал книгу (1000 страниц), кто — лишь предисловие (5 страниц).

Но все же (придется) окунемся... допустим, в Буковского:

«Смешно вспоминать теперь, но в те далекие годы антикоммунизм, да и просто негативное отношение к Советскому Союзу были вроде дурной болезни в глазах западной интеллигенции, и честный бытописатель матерого социализма не мог рассчитывать не то что на признание своего таланта, а и просто на рецензию. Лишь немногим из нас удалось к тому времени пробить брешь в стене молчания.

Виктору же было еще труднее, чем нам. Ведь даже мне какая-то левая мразь в одном телевизионном споре осмелилась намекнуть, что, мол, «некоторые люди» могут расценить мои взгляды как «предательство своей страны». Но то было однажды, и мне, с моей биографией, легко было разделаться с той пакостью. Ему же с самого начала пришлось жить с этим бессмысленным клеймом...»

И переходя от «жалистного» к буковской «логике»...

...Победа революции в России была, по выражению Ленина, «меньше, чем полдела». Чтобы эта победа стала окончательной и бесповоротной, «мы должны добиться победы пролетарской революции во всех или по крайней мере в нескольких основных странах капитала». Без их промышленного потенциала нечего было и думать о социализме. Отсюда и ленинский НЭП, и новая тактика «осады капиталистической цитадели», использования их противоречий для ускорения пришествия мировой революции, то бишь начала мировой войны. Сталин в этом смысле был всего лишь верным учеником Маркса — Ленина.

Могу пояснить. Вся, абсолютно вся логическая цепочка Резуна сводится к следующему. Берется что-нибудь бесспорное, банальное, ну вроде Si vis pacem — para bellum (Хочешь мира — готовься к войне). И дальше ведется цепочка: Сталин готовился к войне? Да еще как! (Далее — 130 страниц добротных, в общем-то, доказательств.) «Так, значит, он и Гитлера поставил в канцлеры Германии — чтобы было с кем воевать!» (и об этом еще 5 страниц, тех самых со «свежими» цитатами Троцкого образца 1939 года).

Так и Буковский: «Сталин — верный ученик Маркса — Ленина? Да! А у Маркса есть тезис о неизбежности мировой революции? Да! А мировая революция — это ведь, по сути, мировая война? Верно. Ну, значит, Сталин и...»

Для таких силлогизмов действительно равно достаточно и 150 страниц, и двух абзацев. Но после этого Вовам надо объяснить читателю, почему в настоящих книгах настоящих историков (Черчилля, например) нет и следа подобной «логики на пальцах». Еще немного Буковского:

«Словом, понятно, что наши отечественные историки никак не могли признать изложенных в этой книге фактов, не признав природную агрессивность коммунизма и его ответственность в преступлении против человечества наравне с гитлеризмом. Но что же мешало западным историкам заметить столь очевидную истину?

Да ровно то же, что и их советским коллегам: конформизм. Ведь и здесь, на Западе, существуют могущественные политические силы, которые способны сделать глубоко несчастным любого умника, вылезшего с неугодными им откровениями. Признать вслед за известным анекдотом, что Гитлер был всего лишь «мелкий тиран сталинской эпохи», здешний истеблишмент и сейчас еще не готов, а до недавнего времени автор такой теории был бы подвергнут остракизму как «фашист». Ни карьеру сделать, ни профессором стать, ни даже опубликовать книгу такой смельчак никогда бы не смог. Оттого-то и на Западе людей, решившихся открыто заявить себя антикоммунистами, нашлось немногим более, чем в бывшем СССР».

Вы только вообразите: «Черчилль — конформист»! В действительности трудно даже представить что-либо более несовместимое. (Вроде м-м... «Колобок Резун перебежал не из ГРУ, а из балета Большого театра».) Самый талантливый и уж, конечно, безусловно, самый информированный летописец, Черчилль был министром и до получения должности премьера в 1940 году. И, что существенно, пишет он свою историю не в момент дружбы-союза со Сталиным, между Тегераном и Ялтой, а в самый разгар «холодной войны» с СССР, объявленной отчасти им же. И даже близко Черчилль не считает Сталина (или немецких коммунистов) виновником гитлеровского прихода к власти. Значит, по-буковски: Черчилль — «конформист»!

И во всем у Буковского очень заметна логика человека, получившего должность в Кембридже именно «за сугубое диссидентство». Который хорошо понимает всю уязвимость своего положения: и «бартерная сделка: Корвалан—Буковский», и кембриджское его «кормление» — всего лишь мельчайшие завитки большого исторического узора. Ну, подвернулся он случайной живой иллюстрацией к какому-то программному докладу «о коммунистической угрозе и необходимости поддержки диссидентства»... но ведь все может в одну минуту поменяться...

— Ведь и здесь, на Западе, существуют могущественные политические силы, которые способны сделать глубоко несчастным любого умника, вылезшего с неугодными им откровениями.

Вот образ, выбранный Буковским для себя: умник, которого могут сделать глубоко несчастным, эдакий... Акакий Акакиевич Геббельс.

А другой Вова-историк, захламивший известную часть полок наших книжных ларьков, недавно на своей примерно 15—16-й книжке предпринял новый маркетинговый ход: «Я беру свои слова обратно!» Пришлось, я заглянул, прочитал несколько страниц — похоже, да: Резун следующие 10—15 книжек действительно продаст под соусом частичных самоопровержений. Перед маршалом Жуковым он уже извинился. Но вот по самой важной (на мой взгляд) теме его «ледокольных» натяжек: Гитлера на Сталина (а по сути — взваливания на СССР ответственности за Вторую мировую войну) — тут самоопровержений нет...