С. Энгус - Тайные культы древних. Религии мистерий

Иисус, своим Всеобъемлющим Указом (как изящно назвал Нагорную проповедь Сили), сделал мораль всеобщей и сделал всех людей братьями при одном Отце Небесном. «Слова «иностранный» и «варварский» потеряли свое значение; все нации и народы собрались внутри померия (границы. – Ред. ) Града Божьего; и на крещеной земле Рейн и Темза стали Иорданом, и каждое унылое, окруженное пустыней поселение германских дикарей – таким же святым, как Иерусалим» [1066] . Идея человеческого братства была не новостью, которую ввел Иисус. Эта идея зачаровывала мыслителей по меньшей мере с того дня, когда Сократ [1067] , когда его спросили, к какой общине он принадлежит, ответил, что он – гражданин мира, а Диоген, учитель киников, в ответ на тот же вопрос [1068] заявил, что он «космополит». Иудейское пророчество мечтало о том дне, когда «Богом всей земли назовется Он» [1069] , когда все будут смотреть на Иерусалим как на религиозный центр и символ единства. Многие факторы подчеркивали это ощущение общего человечества, которое требовало и всеобщей религии. Стоики сделали его религией, самый возвышенный элемент в которой – это родство между Богом и людьми, в котором участвуют все. «Мы – из Его племени». Эпиктет рассуждает об этой вдохновляющей мысли. Происхождение от Бога должно быть более возвышающим, чем родство с императором [1070] . Все мы «родичи Бога и происходим от Него» [1071] . Добрый человек – это потомок Бога [1072] . Еще одной связующей нитью был всепроникающий Логос. Для осуществления братства людей учителя стоицизма признавали необходимость любви, которая должна была устранить эгоизм: «В Государстве Любовь – это Бог, сотрудник для спасения города» [1073] .

Одна лишь религия Иисуса оказалась соответствующей задаче установления истинного чувства человечества, и она добилась этого, введя чисто человеческий и всеохватывающий принцип Любви, который лучше всего выражен в словах Сили: «энтузиазм к человечеству», принцип, первым примером для которого стал Сам Иисус, и от Него это переняли и Его ученики. Гловер справедливо сказал: «Ни один другой учитель и не мечтал, чтобы обычные люди могли овладеть хотя бы десятой частью нравственного величия и духовной силы, которую требовал от них Иисус – в основном тем, что верил в них. Здесь любого, кто станет изучать этот период, просто поразит удивительная оригинальность Иисуса. Эту веру в человека Иисус подарил Своим последователям, и они никогда ее не теряли» [1074] .

Отнюдь не будет преувеличением сказать, что христианская любовь стала новым нравственным фактором в мире. Апостол Павел ставил Любовь выше всех других даров Духа. Любовь Иисуса к своим последователям пробуждала в них ответную любовь. Их любовь к Нему приводила к верности определенной Личности, которой до сих пор религия не знала. Его вера в бесконечные нравственные и духовные возможности самых обычных смертных придала энтузиазма их проповеди. Результаты оправдали оптимизм Иисуса в отношении человеческой природы. «Любовь к человечеству Бога-Спасителя» продолжила всеобъемлющую филантропию раннего христианства, которая была столь характерной для него в глазах посторонних.

3. Христианская вера – новая религиозная сила

Апостол показывает свое понимание фундаментальной особенности христианства, отличавшей ее от окружающего мира, говоря, что «и сия есть победа, победившая мир, вера наша» [1075] . Поскольку христианская любовь была новой нравственной силой, вошедшей в мир вместе с Христом, христианская вера стала новой религиозной силой. Вера всегда была основополагающим принципом христианства. Христиане – это те, кто «имеет веру в Бога через Иисуса Христа», «те, кто верует», «верующие». Можно сказать, что с христианством слово «вера» стало «постоянным добавлением в нравственный словарь мира» [1076] . Слово πίστις, как и ἀγάπη, посредством христианского крещения приобрело всеобъемлющее содержание, будучи связанным с нравственностью и страстной любовью к Божественной Личности. То, что христиане называли верой, охватывало умственное качество убеждения или убежденности, моральное свойство постоянства или лояльности и религиозное качество абсолютной веры в Личность. Оно не могло стать жертвой предполагаемого дуализма между эмоциональными и интеллектуальными элементами в жизни человека.

Вера не была чем-то новым: она существовала в высоких и низких формах в ходе всей истории религии. Люди раньше верили в божество, в провидение, в силу истины, в реальность невидимого мира и в победу добра над злом. В политеистических религиях Греции и Рима не было ничего, что могло бы пробудить личное отношение в душе, хотя они и поддерживали убеждение в существовании национальных божеств и их способности посылать проклятия или благословения, а также в эффективности ритуала. Основной целью культа было не столько благо для души отдельного человека, сколько благо политического тела.

Поведение гражданина определялось обычаем и традициями, а не личным выбором, основанным на убеждении. Для религиозно настроенных людей, конечно, реальность невидимого становилась фактором в их жизни и сознание помощи от божества могло поддержать их в тяжелые минуты. В язычестве было много разных мнений по поводу эффективности и природы молитвы. Лукиан находит множество материала для сарказма в тех отнюдь не духовных молитвах, которые восходят к Богу. Но были и люди молитвы, такие как Сократ [1077] , который подчеркивал субъективное отношение молящегося, и Максим Тирский, для которого молитва была «беседой с Божеством» [1078] , и автор Epinomis, который говорит: «молись богам с верою». Мы не можем отрицать, что в более возвышенных языческих душах существовал элемент того страстного увлечения, которое поднималось над оргиастическими увечьями к созерцанию Любви, amor Dei intellectualis. Истинный гносис был страстью у духовно настроенного Плотина, и Порфирий с религиозным почтением говорит о своей собственной сублимации. Отзвук подлинного религиозного опыта слышен в свидетельстве Плутарха о том, что «высочайшие из наших инициаций в этом мире – это всего лишь сон о том истинном видении и посвящении и беседы [в мистериях] так тщательно составлены, чтобы пробудить память о возвышенных вещах там». Это, однако, были исключения; вера не была основополагающим принципом в жизни язычника. Согласно Хатчу, «вера, как принцип религий, была совершенно неизвестна в государственных культах. Человек исполнял обряды, поскольку он родился или жил в определенном месте. Он действовал как член общественной или политической группы, а не как отдельная личность, и личное убеждение или доверие к богам не играли роли в определении его действий» [1079] .