Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

«Матушка наша, милостивая государыня. Не знаю, што теперь начать, боюсь гнева от Вашего Величества, штоб вы чево на нас неистоваго подумать не изволили, и штоб мы не были притчиною смерти злодея Вашего и всей Рос[с]и[и], также и закона нашего. А теперь и тот, приставленной к нему для услуги, лакей Маслов занемог. А он сам теперь так болен, што не думую, штоб он дожил до вечера, и почти совсем уже в беспаметстве. О чем уже и вся команда здешнея знает и молит Бога, штоб он скорей с наших рук убрался. А оной же Маслов и посланной офицер может Вашему Величеству донесть, в каком он состояни[и] теперь, ежели Вы моему сло…»

И тут Алексей Григорьевич осекся. Обращаться к императрице на равных («ежели Вы моему слову не верите») ему не подобало. Тогда он попытался исправить допущенную оплошность заменой «моему сло…» на «оному не верите», для чего буквы «м», «о» и «е» затер, «с» и «л» превратил в «н», а точку «о» – в «е». Однако, выведя «он», Орлов вновь остановился: «ежели вы оному не верите…» тоже не годилось. Немного подумав, Алексей Григорьевич выбрал третий вариант – «он» стало «бо», возле которого слева появилось «о». В итоге фраза приобрела более благозвучный вид: «…ежели вы обо мне (муне)…». Такая формулировка, пусть и с сохранением выносного «му», показалась автору наиболее оптимальной. Перо опять заскрипело по бумаге: «…ежели вы обо мне усумнится изволите. Писал сие раб ваш верный […раб Алексей Орлов…?]» {231} .

Заметив, что слово "раб" им написано дважды, Орлов вымарал последнее. Он уже готов был позвать к себе Барятинского и вручить депешу, как на улице послышался конский топот. Не исключено, что лошади привлекли внимание Орлова, когда Барятинский уже стоял перед ним. К терассе дворца подъехала группа всадников. Орлов сразу же узнал Григория Теплова и поспешил к нему навстречу.

Как развивались события дальше, гадать не приходится. Теплов сыграл на неведении Орловым политических интриг прошедших двух дней. Объяснив, что по повелению императрицы приехал проведать царя, советник представил спутников. Среди них были доктор Крузе и некто Александр Шванвич. При упоминании имени доктора Алексей Григорьевич, наверное, вздохнул с облегчением: "Наконец-то!" и попросил Карла Федоровича пройти в покои императора и поглядеть, что с ним. Вероятно, все, кроме Орлова и удержавшего его Теплова, прошли к Петру Федоровичу. Крузе – чтобы осмотреть больного, а Шванвич – либо как необходимый ему помощник, либо как облеченный особыми полномочиями курьер.

Пока Теплов занимал Алексея Орлова важной беседой о столичных новостях, в комнате Петра III осуществился разработанный Тепловым сценарий. Сперва Крузе предложил находившемуся в сознании узнику выпить лекарства. Пациент, заподозрив неладное, отказался. И тогда в дело вступил Шванвич…

Подлинная картина убийства в источниках не отражена. Но, подвергнув логическому анализу имеющиеся данные, собранные главным образом Шумахером и Беранже, мы можем попытаться восполнить пробелы.

Вспомним, в тесной комнате в дверях дежурили два офицера – Пассек и Барятинский. В соседних покоях располагались караулы солдат. Если Барятинский успел прийти к Орлову за письмом, то именно он и привел Крузе и Шванвича к отрекшемуся императору. Если нет, то с этим мог справиться любой другой солдат или унтер-офицер, увиденный Орловым при встрече с наперсником Кириллы Разумовского. Григорий Потемкин, например. Проникнув в желанную комнату, Крузе предложил государю принять микстуру. Тот не захотел. Французский дипломат утверждает, что, несмотря на сопротивление, мужа царицы все-таки заставили принять яд, затем не дали кружку молока, после чего, убедившись в медленном действии отравы, задушили несчастного. Не берусь спорить с французом. Ведь он единственный, кто сообщил столь подробно об отравлении (Шумахер почему-то предпочел не раскрывать финал противодействия государя уговорам отравителей). Причем его информатор – Алексей Маслов, – хоть и не свидетель, но человек, знавший истинную картину цареубийства. Однако рискну высказать одно сомнение. Конечно, в жизни всякое бывает, но как-то не сочетается заблаговременное изготовление и использование медленно действующего яда с нетерпеливым удушением обреченного спустя считанные минуты после отравления.

Тут наблюдается явное противоречие. Заговорщикам, которым требуется обмануть ропшинскую охрану, выгоднее всего подсунуть императору под видом микстуры яд, не дающий мгновенного эффекта, и, добившись своего, спокойно, не навлекая подозрений, отправиться в обратный путь. А вот если жертва не позволяет провести себя, или вдруг выясняется, что вместо яда по ошибке привезено что-то безвредное или настоящее лекарство, преступникам ничего не остается, как взяться за ружейный ремень. Если же верить Беранже, то получается, что убийцы не ведали, с каким ядом приехали?! Это маловероятно, учитывая, что препарат готовил и доставил в Ропшу придворный лейб-медик Карл Крузе. Похоже, что до Беранже рассказ о цареубийстве дошел в слегка искаженном варианте. И, скорее всего, на самом деле Петр либо сумел уклониться от отравы (а масловский свидетель, видя бокал сперва наполненным, а после опорожненным, не заметил, как узник опрокинул содержимое на себя или на пол), либо Крузе умышленно или случайно подменил яд нейтральным средством (и, обнаружив, что в его руках не то, что нужно, нашел способ намекнуть о том Шванвичу), в результате чего заговорщикам пришлось прибегнуть к крайней мере.

Несомненно лишь одно. Прежде чем силой "угостить" обреченного ядом, нежданные гости призвали на помощь находившихся в комнате Пассека и Барятинского, а через них собравшихся в соседних комнатах унтер-офицеров и рядовых. Барятинский, Пассек и другие, не подозревая о подоплеке событий, приняли активное участие "в лечении" больного. К Петру Федоровичу с двух сторон кинулись три офицера и несколько солдат, схватив за руки и за ноги. Жертва попробовала сопротивляться. В ответ Шванвич, не мешкая, взял ружейный ремень, якобы для того, чтобы привязать пациента к кровати, и, пользуясь образовавшейся суматохой, мгновенно затянул его на шее императора.

Все кончено. Только тут до солдат и офицеров охраны дошло, какому страшному преступлению их вынудили способствовать. Комнату наполнил ропот возмущения, который Шванвич и Крузе парировали легко, приблизительно так: "Вы видели, с кем мы приехали? С Тепловым, доверенной особой императрицы. Теперь уразумели, от чьего имени мы действуем?" Возмущенных возгласов больше не раздавалось. Шванвич или Крузе, выйдя на улицу, подали знак Теплову. И Григорий Николаевич ввел в курс дела Алексея Орлова. Ошеломленный Орлов вначале, наверное, ничему не поверил. А когда понял, что действительный статский советник не шутит, потребовал объяснений. И Теплов без тени смущения обрисовал тому незавидное положение главы ропшинского отряда.