Леонид Бежин - Смерть и воскресение царя Александра I

Так пишет в своих мемуарах сама Гортензия, и мы осторожно прикроем дверь в комнату, где происходит этот разговор, и, стараясь не скрипеть рассохшимся паркетом, пройдем по коридорам и залам дворца Мальмезон и отыщем Жозефину в ее роскошно, со вкусом убранном будуаре. Вот она сидит перед зеркалом, расчесывая волосы, одна, и на ее лице нет того оживления, которое появляется в присутствии гостей (не только Александра, но и его братьев, великих князей). Она бледна, и тень какой-то обреченности угадывается на лице и в глазах.

Когда майское солнце прогонит ненастье, вновь потеплеет и наступят погожие дни, Жозефина вместе с Александром отправятся на прогулку в огромный парк Сен-Ле, неподалеку от ее дворца. На ней будет легкое, воздушное платье, которое ей так идет, молодит, подчеркивает стройность фигуры, линию талии и груди, но к вечеру похолодает, и вскоре Жозефина почувствует жар и озноб. Она сляжет и уже не поднимется с постели. Александр будет рядом до последнего часа, а после ее смерти прикажет воздать ей все почести, положенные усопшей императрице, а для Гортензии выхлопочет у Людовика замок Сен-Ле и ежегодную пенсию в 400 000 франков.

«Вы к нам приходите. Непременно приходите. Не пожалеете, – шептала баронесса фон Крюденер, молитвенным жестом прижимая к груди руки, возводя глаза к небу и придавая лицу то благостное, просветленное выражение, которое заставляло ждать от будущей встречи не столько светских развлечений, сколько духовных радостей и восторгов. – Будет сам император Александр». Последнюю фразу баронесса произносила так, словно после нее исчезала необходимость кого-то настойчиво уговаривать и упрашивать и приглашенному оставалось лишь благодарить за оказанную ему честь. Получив обещание непременно быть, баронесса прощалась, садилась в коляску и называла адрес своего дома на Фобур Сент-Оноре, где и собирался ее небольшой, изысканный кружок. У нее бывали такие знаменитости, как Шатобриан, Бенжамен Констан, мадам Рекамье, герцогиня Дюрас, герцогиня Тремуай и многие другие. И, конечно же, главным гостем был император Александр, живший по соседству, в Елисейском дворце, и вечерами пробиравшийся к ней через сад (там была особая калитка), чтобы вместе с другими слушать ее проповеди, внимать мистическим истолкованиям текущих событий, предсказаниям и пророчествам, молиться и погружаться в медитацию.

Правда, у кружка были не только приверженцы, но и недоброжелатели, и среди них – завзятый скептик Меттерних, отказавшийся однажды от приглашения баронессы, несмотря на заманчивую возможность встретиться с русским императором в такой необычной обстановке: это сулило явные дипломатические выгоды. «В то время царь Александр охвачен был мистицизмом, – рассказывает он. – И поверите, когда он проводил вечер у мадам де Крюденер, то после того, как завершалась проповедь этой дамы, ставили четыре прибора – не только для царя, мадам де Крюденер и г. Бергасса, но еще и четвертый – для Христа. Меня пригласили туда однажды на ужин, но я отказался, сказав, что я слишком глубоко верующий для того, чтобы верить, что я достоин занять за столом пятое место, рядом с нашим Господом».

Четвертый прибор для Христа: поистине это в духе Варвары-Юлии Крюденер, особы экзальтированной, способной на эксцентричные жесты, подчас деспотичной в навязывании своих мнений (это, в конце концов, привело к разрыву между нею и Александром), но все же искренне верующей, мистически настроенной, жаждущей откровений. Она тосковала о раннем, апостольском христианстве и мечтала о вере, которая двигала бы горы. По ее убеждению, истинный священник должен обладать особыми дарами и творить чудеса, а не просто отрабатывать свой хлеб, принимая исповедь и совершая мессу.

Да и к тому же то, что в духе Юлии Крюденер, было в духе времени, в духе эпохи, и это заставляет относиться к ней всерьез. Слишком уж часто последнее время стали позволять себе насмешливый, ироничный, небрежно-покровительственный тон по отношению к ней, невольно уподобляясь тому же Меттерниху, а в России – архимандриту Фотию, ее непримиримому врагу и хулителю. Надо заметить, что и Наполеон отверг баронессу, нанеся чувствительный удар по ее самолюбию, правда, тогда Юлия Крюденер еще не увлекалась мистицизмом, а пробовала себя в литературе и мечтала о лаврах знаменитой писательницы, второй мадам де Сталь. Экземпляр своего романа в письмах «Валери» она послала первому консулу (упросила библиотекаря Барбье положить ему на стол среди прочих новинок), но тот, едва раскрыв его, с пренебрежением отбросил: романы, да еще дамские, наводили на него судорожную зевоту.

Таким образом, недоброжелателей, хулителей, даже преследователей (полиция с подозрением относилась к ее страстным проповедям и филантропической деятельности) у баронессы было достаточно, и чего о ней только не говорили в гостиных и салонах Парижа! Но для нас важнее мнение Александра, которое он выразил тем, что так приблизил к себе Юлию Крюденер, даже просил ее постоянно быть рядом и она заняла такое важное место в его жизни. А ведь Александр очень тонко чувствовал людей и по характеру был скорее недоверчивым, разборчивым в своих привязанностях, допускал к себе немногих. И тем не менее их отношения продолжались столько лет и выражали что-то очень глубокое в натуре Александра, определяющее для его облика в целом, развивались в той сфере, которая была для него главной, – в сфере нравственно-религиозных поисков. Ей он открывал заветные мысли, делился самым сокровенным, каялся, исповедовался, искал поддержки, даже на некоторое время подчинился ее влиянию. Значит, он считал ее веру подлинной, выстраданной, испытанной и закаленной и признавал таким же подлинным ее мистический опыт.

А четвертый прибор… Да, конечно, что-то в этом кажется выспренним, коробит и отталкивает, но, с другой стороны, не так уж она была не права, госпожа Крюденер, что-то верно уловила. Атрибутика и символика трапезы, застолья, пира Христу очень близка, евангелисты часто рисуют его с чашей в руке, он сам устраивает трапезы и охотно в них участвует, и радости Царства Небесного раскрываются Им как радости совместного, дружеского пира.

Где и как они встретились, Александр и Юлия Крюденер? История удивительная, заставляющая снова вспомнить Пушкина: «Бывают странные сближения». Венский конгресс прерван известием о том, что Наполеон бежал с Эльбы, высадился на юге Франции и, приветствуемый всеми, стремительно приближается к Парижу. Союзники обязались вновь выставить против него войска. Направляясь к своей армии, Александр останавливается в Гейльбронне, небольшом немецком городке. Состояние духа императора смятенное и подавленное: ему кажется, что, позволив восстановить на троне Бурбонов, он поступил вопреки воли Провидения и Оно от него отвернулось: теперь Его избранник – Наполеон. Эта мысль для него ужасна, невыносима, и никого нет рядом, с кем можно было бы ею поделиться, кто помог бы снять с него тяжкое бремя сомнений. И тут ему вспомнилась женщина, о которой он много слышал и которая ему писала, – Варвара-Юлия Крюденер. Ее письма так трогали, увлекали, свидетельствовали о возвышенном настрое души, мудрости и глубоких прозрениях. Ах, как хорошо, если б она сейчас оказалась рядом, здесь, в этой комнате! И как жаль, что это невозможно, что такого, увы, не бывает! И вдруг…