Анастасия Ширинская - Бизерта. Последняя стоянка

Большой тяжелый альбом — ларец, полный давно ушедших участников давно забытых событий. Листая его, словно приоткрываешь дверь в прошлое, такое бесконечно длинное, что настоящее кажется мимолетным.

Жизнь в усадьбе тоже мало напоминала деревенскую. Мария Насветевич принимала множество посетителей, несмотря на то что болезненный ревматизм все чаще приковывал ее к креслу. Она в курсе дел компаний, где семья является акционером; особенно ее интересовало «Ливенгофское общество стекольных и пробочных заводов» с фабрикой, построенной на землях поместья.

Но здоровье ее ухудшалось, несмотря на все курсы лечения, поездки на воды за границу и мягкий климат Ниццы, где она проводила зиму, спасаясь от русских морозов. В 1898 году ей пришлось передать на тридцать лет некоему А. Д. Иванову исключительное право на разработку в Рубежном месторождений каменного угля на площади в 153 десятины.

Ее сын Мирон, мировой судья, посвящал свободное время разведению редких фруктовых культур. Он выписывал семена из Франции, выращивал виноград, предварительно засадив часть парка деревьями для защиты винограда от холодных ветров. Новый, аккуратно обведенный забором Круглый сад — это его творение.

Несмотря на скромные размеры, а может, как раз благодаря им этот Круглый сад со своими затейливыми аллеями, необыкновенной величины фруктами, изящной беседкой казался драгоценной миниатюрой рядом с амбарами, хлевом и конюшнями.

Конец XIX века. Маленький Шурик видел, как на глазах новые открытия меняли повседневное существование.

В день, когда к дому подводили электричество, он, похоже, сожалел об уюте с керосиновой лампой.

— Но, дорогой, это ведь не тебе приходится заливать лампы керосином и менять фитили, — резонно заметила тетя Александра.

Позже установка телефона в кабинете дяди Мирона дала повод к случаю, позабавившему всю семью. Молоденькой Наташе, накрывавшей на стол, нужно было проходить по коридору, ведущему в девичью, но она его пробегала, роняя в спешке ножи и вилки. Почему она бегала? Ответа добиться было невозможно. Потом уже она призналась, что ей страшно: за дверью кабинета, выходящей в коридор, ей слышались таинственные разговоры, в то время как барин там один! Позже Наташу научили пользоваться телефоном — «богатый» опыт, позволивший ей много позже работать «телефонной барышней».

Плотная и энергичная, Наташа — настоящая Адамович, была правнучкой поляка. Ее деда Ивана в имении звали «сын цыганки». Ходила молва, что он «видит вещи» и «знает, что будет»…

Во всяком случае, Шурик был уверен, что дед разговаривает с животными. Он их видел — старика и большого рыжего лиса — в глубине парка. Губы Ивана шевелились, и ясно было, что человек и зверь друг друга понимают!..

Разве не Иван научил юную Алю — тетю Александру — приручать животных? Конечно, с белками это не трудно, но Аля не хотела приучать их к дому, так как маленькие бельчата любили прятаться в дверных портьерах и их легко было раздавить.

Безумная привязанность к ней воробья объяснялась просто: махонький, неоперившийся, он выпал из гнезда и был обязан жизнью заботливому и терпеливому уходу девушки. Его появление в Харьковском институте, где Александра была пансионеркой, вызывало у всех бурную радость. Когда наступало время каникул, экипаж прибывал из Рубежного и воробей, конечно же, встречал первым, кружил под высокими потолками, искал Алю во всех залах…

— Насветевич, это за тобой! Твои приехали! — кричали веселые голоса, возбужденные появлением этого вестника лета.

Но приручить куницу!.. Это уже походило на колдовство. Когда девушка приходила в буковую рощу, хитрющая зверюшка не сразу показывалась: ей хотелось удостовериться, что никого другого поблизости нет, и только потом она бесшумно выскальзывала, мягкая, шелковистая — сама нежность. Трудно представить, что ночами эта кровожадная хищница опустошала курятники!

«Колдовство» Ивана проявлялось прежде всего в его глубоком понимании природы, да к тому же он прекрасно знал все закоулки громадного парка и его обитателей, так как с детства помогал своему отцу — поляку в его обязанностях садовника.

Постарев, он часами грелся на солнце в тихом углу парка, там, где упокоилась его «барыня» — мать генерала.

Она лежит в стороне от родителей, чьи могилы из черного мрамора кажутся заброшенными. Иван считал себя старожилом края и не одобрял новшеств. Этот паровоз с вагонами, о котором все говорили, его пугал — степь перестанет быть степью, если машина заменит лошадей. В этом его поддерживали двое его сыновей: кучер Кирилл и конюх Федор. Что касается третьего — повара Михаила, то он находил в этом быстром транспорте много преимуществ.

— Вот именно! Уж слишком быстро, — ворчал с горестью Иван, — хотел бы я видеть, как все это повернется лет через двадцать!

Ивану приписывали дар предвидения, но сам он не мог в этом разобраться. Или, может, не хотел?..

Маленький Шурик знал всех Адамовичей; знал, каким уважением они пользуются у всех работающих в имении. Мальчику нравилось бывать на конюшне, слушать рассказы Кирилла Ивановича о путешествиях в дилижансе.

До постройки железной дороги как бы жила семья без него, Кирилла Ивановича? Отъезды детей в пансион, приезды на каникулы, важные покупки в Харькове, визиты в соседние поместья, прогулки и пикники — и в стужу, и в грозу, и в темную ночь — всегда и во всем можно было положиться на него, Кирилла Ивановича.

Шурик слушал бесконечные рассказы, забравшись в старый дилижанс — свидетель ушедшей старины; а у бабы Муни была еще дорожная шкатулка из железного дерева, с потайным ящичком, которую раскладывали в дороге как письменный стол.

Мой отец всю жизнь хранил яркие воспоминания об этих выездах времен своего раннего детства. Помнится, он никогда не расставался с дорогой ему шкатулкой, признаться, весьма тяжелой и вне дилижанса очень неудобной; но ее ожидала непредвиденная участь.

Кто мог подумать в конце XIX столетия, на берегу Донца, что полвека спустя она пропадет в маленьком африканском городке Меджез-эль-Баба в Тунисе, где в ноябре 1942 года развернулся фронт сражающихся американской и немецкой армий?

Папе, вынужденному пересечь линию фронта на велосипеде, чтобы вернуться в Бизерту, пришлось выбирать между дорогой его сердцу шкатулкой и любимой собачкой Боби — увезти их вместе было невозможно.

Не задумываясь, папа усадил Боби в корзиночку на руль, и они отправились в дорогу.

«Блаженны нищие духом». Ему и в голову не пришло, чем это могло бы обернуться для него лично: русский эмигрант с немецкой фамилией пересекает линию американо-немецкого фронта!

Из папиных рассказов об этой «веселой прогулке» выходило даже, что в пути Бобик имел большой успех и пользовался исключительной симпатией у воюющих сторон — сначала у американцев, затем у немцев, и что, глядя на эту пару на велосипеде, и те и другие их радостно приветствовали!